Читаем Там, на войне полностью

— Здесь все свои… — его дыхание сдало.

— Не чуди, старшина, правду говорю, свой. Ну какой резон? Я же мог что хочешь… А я окликнул.

— И сколько тут вас, своих? — Он тянул время.

— «До полным-полна и еще чуть!» — Это вполне приличная модель той полной похабщины, которой я ему ответил, но все из желания непременно доказать, что я действительно и неоспоримо «свой», да еще добавил — И все до одного… герои… Вроде вас.

Старшина мои обороты принял лучше, чем пароль вместе с отзывом. Он скомандовал:

— По-о-одразделение, стой! Сидеть пока! — Цепь как подкошенная повалилась на землю, а сам он направился к нам.

Его помощник остался стоять там, где стоял.

Старшина был с автоматом, а помощник держал винтовку наперевес. Рядом со мной уже был Иванов. Старшина остановился поодаль.

— Откуда взялись такие? — спросил он с неприязнью.

На взгляд он показался человеком пожилым, и тут надо было соблюсти деликатность.

— Погоди, старшина, — и сказал: — Гвардии рядовой Иванов! Посмотрите, чтобы Тимофей там со своими что-нибудь не сморозил.

Иванов принял игру и даже козырнул с форсом.

— Есть! — И побежал.

Пехотного старшину на передовой может удивить разве что проявление железной воинской дисциплины.

— Это вас вчера на бугре власовцы косили? — спросил я.

— Видел, что ли? — мрачно буркнул старшина.

— Видел.

— А откуда смотрел?

— Ну не из власовских же окопов!.. Из-за сарая, слева от тебя.

— А чего же не подмог?

— Хрен бы я сейчас с тобой здесь разговаривал, если бы подмог. Ты их крупнокалиберный помнишь?.. И задача была другая.

— Разведка, что ли?

Я-то его уже видел, а он меня не знал вовсе и потому был крайне настороже.

— Скажи своему, чтобы он сел на землю. Чего зря торчит?

Старшина гыкнул и жестом усадил на землю своего сопровождающего.

— Сами-то чьи? — спросил он.

— Танкисты.

— Где они, ваши танки?

— А везде…

— Какой день я их не вижу.

— Плохо смотришь.

— То-то мы оба здесь елозим. По мотору в каждой заднице.

Вечные подковырки между танкистами и пехотой. Я переменил тему.

— И это все, что у вас от той роты осталось?

Старшина выразительно промолчал.

— А задача?

Тут он выдохнул и с оттенком безнадежности:

— Атаковать противника, захватить к рассвету эту Коростову. Она, что ли? — Я кивнул. — Деревня вот она (уже стало видно почти всю), а противника, кроме тебя, не видно.

— Опоздали малость. Противник полчаса назад как рванул отсюда. Под натиском наших соединенных сил! — Старшина наконец улыбнулся, Иванов и Тимофей стояли рядом, и он понял, что с нами больше никого нет. — Умотал враг. Железнодорожная станция полностью разбита, так что он мог двинуться только на юг. Я бы посоветовал сейчас, поскорее… Ты вроде мужик толковый?..

— А звание у тебя какое? — на всякий случай спросил старшина.

— Гвардии лейтенант.

— Это хорошо.

— Чего хорошего?.. А за вчерашнюю атаку вам бы следовало всё ценное поотрывать.

Старшина не обиделся.

— Отрывальщиков и без вас хватает. Но пока не отрываются.

Тут я, кажется, перебрал — что было, то было, и не мне их судить, не мне всуе поминать горемычную роту.

— Так вот, отец-старшина, заставь своих поднатужиться, пусть прокричат «ура!» или «ку-ка-ре-ку!». На всякий пожарный прочеши все село — здесь кое-кто из них мог застрять. На кривую не надейтесь, ты их знаешь…

— Еще бы… — подтвердил старшина.

— И валяй донесение: «Село «К» с боем взял! Потери незначительные. Противник в панике удрябывает на юг!»

— Да уж ладно там «в панике!». А вам что, эта деревня не нужна?

— Нам все деревни нужны! Но тебе она сегодня нужнее. И твоему лейтенанту. Он хоть жив?

— Жив, да… — Старшина махнул рукой, видно, не легкую пулю схватил их ротный.

Сейчас он где-нибудь в корчах трясется по ухабам, или буксует в грязи, или уже в полевом госпитале, или…

— Вношу поправку, — заявил я, — сначала отправь донесение, а потом поднимай своих гренадеров в атаку.

— Так и сделаем, — не моргнул старшина.

— Ну будь…

— И вам здравия. Вы теперь куда?

— Через дамбу на ту сторону. Полувзвод вашей пехоты там с пулеметом. Смотри не схлестнись с ним случайно. А я, если успею, предупрежу. Скажу: «Село взял старшина со своими архаровцами». Как фамилия?

— Теплухин.

— Принято. Старшина Теплухин!

Такого оборота я, вообще, не ожидал — уж больно благостно все завершилось, как в сказочке.

Светало нехотя. Тимофей вел нас к дамбе. Я просил обоих «варежку не разевать и глаза держать нараспашку!» — при возвращении назад чаще всего вмазываются в какой-нибудь переплет.

Когда мы уже подошли к крайней хате и Тимофей разговаривал с родителями, раздались поодаль глухие винтовочные выстрелы и послышалось не слишком многоголосое и не больно-то боевое не то «У-у-у!», не то «А-а-а!». Но все равно клич оповещал всех остальных, что еще один населенный пункт полностью освобожден от противника. Но это кто как поймет — в зависимости от сообразительности.

От еды мы отказались, торопились на ту сторону. Но гвардии рядовой Иванов-Пятый снедь от хозяев принял, аккуратно уложенную в торбочку, и пообещал вернуть торбу Тимофею. Его родители нас провожали снова как на фронт и даже облобызали.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное