Там, в гостях

К нам присоединился друг Вальдемара, его ровесник по имени Оскар. У Оскара были нахальные манеры, обезьянье лицо, темные волосы и привычка скалить зубы. Он довольно бегло говорил по-английски; рассказал мне, что работает коридорным в одном крупном отеле. Да он и мыслил как коридорный: всюду вхожий, знал, что почем, а на меня смотрел с готовностью, как на постояльца гостиницы, у которого могут быть какие-то особые пожелания – только заплати, и он все исполнит. Глядя, как Оскар с Вальдемаром посмеиваются в сторонке, я понял, что они обсуждают меня. Ну и ладно, ведь Оскар из шкуры вон лез, чтобы я почувствовал себя своим.

Накупавшись, мы отправились обедать в ресторан. Оба парня курили и пили пиво. Складывалось впечатление, что Вальдемар вовсю подражает своему прожженному приятелю, с которым мы к тому времени обращались друг к другу не иначе как «Оскар» и «Кристоф».

Вальдемар сказал что-то Оскару, и оба громко засмеялись.

– Смешная шутка? – спросил я.

– Валли говорит, что ты понравишься его невесте, – пояснил Оскар.

– Это… славно. Она тоже придет сюда?

– Мы сами ее навестим. Скоро. Идет?

– Идет.

– Идет! – от души рассмеялся Вальдемар. Он был уже навеселе. Подался вперед и горячо пожал мне руку. Оскар пояснил:

– Невесте Валли, кстати, нравятся мужчины постарше. Не сильно старые. Вот ты – самый раз! Симпатяга!

Я покраснел. Мной постепенно овладевало сладостное предвкушение вперемешку с тревогой.

– Есть пять марок?

– Да. – Я достал деньги.

– Нет, – рассмеялись парни. – Это на потом.

– Послушай, Оскар… – Мне показалось, что имеет место некоторое недопонимание. – Если она невеста Валли… он, кстати, не слишком юн, чтобы обзаводиться невестой?

– У меня уже в двенадцать лет была невеста. У Валли тоже.

– А он не будет ревновать, если я…

Парни рассмеялись еще громче.

– Мы тебя с ней наедине не оставим, – предупредил Оскар и ободряюще похлопал меня по руке. Должно быть, вид у меня сделался совсем недоуменный. – Не надо стесняться, Кристоф. Сперва смотри на нас. Увидишь, как это просто.

Потом он перевел свою шутку для Вальдемара, и оба расхохотались до слез.

В словаре немецкого языка слово «braut» переводится как «невеста» или «суженая», однако Оскар с Вальдемаром употребляли его в отношении всякой девушки, с которой встречались. Этот свой первый урок иностранного языка я усвоил в тот незабываемый, радостный и развратный день – день опущенных жалюзи, граммофонной музыки, скользких обнаженных тел, турецких сигарет, пыли с подушек, дешевого парфюма и здорового пота, внезапных взрывов хохота и скрипа диванных пружин.

На квартиру к мистеру Ланкастеру я вернулся только после шести. Я настолько ослеп от наслаждения, что мне было плевать, рассердится он на меня или нет; а он и не сердился. Он вообще был в том же настроении, в котором встретил меня, когда я только приехал. Ему словно было все равно, тут я или нет.

– Передавай привет матери, – только и сказал на прощание мистер Ланкастер.

Его холодность ранила: все же, сколько ни был я равнодушен к нему, ответное безразличие меня искренне поразило.

Вернувшись в Лондон, я узнал, что мой первый роман и впрямь потерпел фиаско. Отзывы оказались даже хуже, чем я ожидал. Друзья, как верные соратники, встали грудью на его защиту, заявив, мол, рука посредственности задушила шедевр. Однако мне, если честно, было плевать. Ум был занят только новым романом и отчаянной идеей поступить на медицинский факультет, и все это на фоне неотступных грез о Берлине. Этот город взывал ко мне еженощно эротическим хриплым голосом граммофонных мелодий, которые я слышал в однокомнатной квартире Вальдемаровой «невесты». Я не сомневался, что рано или поздно отправлюсь в Берлин. Даже начал самостоятельно учить немецкий язык по трехмесячной программе: ехал куда-нибудь в автобусе и повторял неправильные глаголы. Они звучали для меня как заклинания из «Тысячи и одной ночи», делающие из тебя владыку райских наслаждений.

* * *

Экземпляр «Конспираторов» я, разумеется, мистеру Ланкастеру не отправил, зато написал ему благодарственное письмо – один из тех шаблонных и бездушных текстов, что меня приучили составлять с детства. Он мне так и не ответил.

Когда же я попытался описать мистера Ланкастера друзьям, то обнаружил, что не в силах представить его как человека серьезного или даже комичного. Я не мог подобрать к нему ключа. А когда вслух зачитал его поэму Аллену Челмерсу, то смутились мы оба. Она оказалась не так уж и плоха. Челмерс только лишь из вежливости сделал вид, что она ему не по нраву.

Когда же я в беседе с матушкой спросил, что с любовью в жизни мистера Ланкастера, она лишь бегло улыбнулась и пробормотала:

– О, вряд ли беда в ней.

И тут же призналась, что прежде не сочла нужным рассказать мне, как после войны мистер Ланкастер женился, однако супруга его оставила, и позже они развелись.

– Дело в том, – сухо пояснила матушка, – что кузен Александр, как я поняла, совершенно не выполнял роль мужа.