Там внизу, или Бездна

– О!.. – произнес астролог. – Мельхиседек – один из наиболее таинственных ликов, о которых повествует Священное Писание. Царь Салима, он был первосвященником Бога сил. Он благословил Авраама, который поднес ему десятину богатств, захваченных у побежденных царей Содома и Гоморры. Так гласит Книга Бытия. О нем показует также святой Павел. Апостол говорит, что он не имел ни отца, ни матери, ни предков, дни его не зачинались и не истекала жизнь к концу, так что подобен он Сыну Божию и Жертвоносцу Вечному.

С другой стороны, Писание называет Иисуса Первосвященником вечным, а псалмопевец облекает его действами и степенями Мельхиседека.

Как видите, все это довольно туманно. Одни истолкователи признают в нем пророческий прообраз Спасителя, другие – святого Иосифа, и все согласны, что приношение Мельхиседеку Авраамом хлеба и вина, от которых он отделил сперва жертву Господу, прообразует, по выражению Исидора Далматского, таинство божественное, или, другими словами, святую Литургию.

– Прекрасно, но это не объясняет нам, почему доктор Иоганнес наделяет жертву эту свойствами чудодейственного противоядия? – заметил де Герми.

– Вы, господа, хотите от меня слишком многого! – воскликнул Гевенгэ. – Ответить на это мог бы лишь сам доктор. Скажу вам только следующее:

– Богословие учит нас, что служение творимой Литургии воссоздает жертву Голгофы. Но не единосуще ей жертвоприношение славы. Оно некоторым образом являет собой Литургию будущего, то достославное богослужение, которое познает мир, когда настанет царствие божественного Утешителя, когда вознесет жертву Господу человек перерожденный, искупленный пришествием Духа Святого, Бога любви. И недоступен одолению волшебством адовым человек, сердце которого очистится и освятится Утешителем и который совершит жертвенное моление это, чтобы рассеять духов зла. В этом объяснение могущества доктора Иоганнеса.

– Объяснение не слишком понятное, – спокойно возразил звонарь.

– В таком случае пришлось бы допустить, что Иоганнес – существо избранное, опередившее свой век, что он апостол, устами которого глаголет Дух Святой, – прибавил де Герми.

– Да, он таков и есть, – убежденно ответил астролог.

– Прошу вас, будьте добры передать мне пряник, – попросил Карэ.

– Я научу вас, как надо лакомиться ими, – сказал Дюрталь. – Отрежьте тоненький ломтик, возьмите кусочек простого хлеба, но не толще... Намажьте его маслом, положите пряник на хлеб и ешьте: я убежден, что вы почувствуете изысканный вкус ореха!

– Скажите, – осведомился де Герми, – помимо этого, я так долго не видел доктора Иоганнеса, как поживает он?

– Жизнь его протекает в неге и вместе с тем полна мучений. Живет он у друзей, благоговеющих перед ним, обожающих его. К несчастью, ему чуть не каждый день приходится отражать покушения, чинимые против него чернокнижниками Рима.

– Но почему?

– Это слишком долго объяснять. Иоганнес ниспослан небом, чтобы сокрушать смрадные ковы сатанизма и проповедовать блаженное пришествие Христа, божественного Утешителя. Естественно, что курия, приютившаяся на пороге Ватикана, стремится отделаться от человека, молитвы которого мешают ее заклинаниям и уничтожают силы ее волшебства.

– А, – воскликнул Дюрталь, – не будет нескромностью спросить вас, как предугадывает и отражает Иоганнес эти чудодейственные посягательства?

– Ничуть. Полетом и криками известных птиц доктор извещается об опасности. Самцы-ястребы служат ему как бы часовыми. Наблюдая, летят ли они к нему или улетают, направляются ли на восток или на запад, испускают ли один или несколько криков, черпает он знамения о часе борьбы и принимает меры. Раз как-то он объяснил мне, что ястребы легко доступны воздействию духов и что он пользуется ими подобно тому, как магнетизер пользует сомнамбулу или спирит столы и аспидные доски.

– Они – телеграфные провода колдовских депеш, – заметил де Герми.

– Да, в сущности опыты эти отнюдь не новы, происхождение их теряется во тьме времен. Следы этого учения вы найдете в Священном Писании, и Зогар свидетельствует, что многие прорицания даются человеку умудренному, умеющему понимать полет и крики птиц.

– Но почему такое предпочтение ястребам перед другими летунами? – спросил Дюрталь.

– Еще в глубокой древности ястреб считался посланцем тайных чар. В Египте бог с ястребиной головой владел божественной мудростью. Жрецы этой страны в старину глотали сердце и кровь ястреба, готовясь к магическим обрядам. Еще сейчас втыкают себе в волосы ястребиное перо волшебники африканских царей, а в Индии летун этот, как зовете вы его, почитается священным.

– Как только удается вашему другу, – спросила жена Карэ, – выращивать и приручать этих животных, по природе своей диких и хищных?

– Он не выращивает и не приручает их. Ястребы эти вьют себе гнезда на высоких береговых утесах возле Лиона. Когда нужно, они навещают его.

– Пусть так, – еще раз подумал Дюрталь, рассматривая столовую, такую уютную и своеобразную, вспоминая странные беседы, которые велись на башне, – но как далеко чувствуешь себя здесь от мыслей и речей современного Парижа!