Там, внутри меня

Вокруг пустынно, нет прохожих, а я рисую чуть прохладной рыхлой гуашью на асфальте пальцами, иногда смачивая руки в речке с простым запоминающимся названием. И мне хорошо. Наверное, «хорошо» – слишком плотское слово для того, что я чувствую. Но это так… почти что интимно, что я не хочу, чтобы вы могли представить те же ощущения. В один момент мне показалось, что рисунок под моими пальцами живой. Он дышит, пульсирует, шевелится. Картинку смоет дождь. Но то, что я чувствовал, когда рисовал, только мое. Такое дождь не смывает.

9:40

На пальцах, в уголках ногтей, осталась краска, которая не смывалась в реке. Я бродил по парку рядом с рекой, а затем вышел на центральную улицу, которая еще нежилась в утреннем полусне. Редкие прохожие… да, если честно, почти никого. Там вон девчонка в каком-то длинном, вышедшем из моды, платье. Через дорогу шел парень в пиджаке, футболке и джинсах, с длинными кудрявыми волосами, собранными сзади в пучок, очками в золотой оправе и татуировками на шее. Он зашел в книжный. Туда направился и я.

Живительная прохлада кондиционеров, источающих мертвый воздух, окутала мои поры. Было не много людей, можно сказать – пустынно. Пройдя по закоулку со специализированной и научно-популярной литературой, я направился в аллеи художественной. Иногда я выбирал книги, как еду. Осматривая меню книжного, сегодня я выбрал легкий завтрак: сливочные рассказы Харуки Мураками и хрустящие миниатюры Нгуена Динь-Тхи. Когда же я не тосковал всем существом по пище художественной, искал себе в книгах собеседника. В то время как я читал, герой произведения и автор беседовали с моими проблемами, сомнениями, частями меня самого. Это лучшие собеседники. Хоть я и был эстетически голоден, моему существу хотелось и неспешного, вдумчивого разговора. В руках я держал Умберто Эко. Увесистая книжка, которую не взять в дорогу почитать – «Имя Розы». Как бы я беседовал с ней? Точно не в трамвае или пластмассовом кафе. Наверно…

– Ну что ж, сеньор, тогда начнемте здесь, ведь фактически мы уже разговариваем, – я услышал мягкий бархатный баритон. Неужели тот парень в пиджаке и с наколками? Мои пальцы ощутили, как обложка книги деформируется: становится мягкой, точно человеческая кожа на локтевом сгибе, выгибается вверх и проваливается вовнутрь, движется, как гуашь по асфальту сегодняшним утром. Для солнечного удара было рановато. О! Я отбросил книгу на полку, и руки мои затряслись мелкой дрожью. На обложке было живое лицо. Самое настоящее, только без шеи и туловища, рук и ног. Это не могло быть 3D или что-то еще в этом роде, оно было настоящим настолько, насколько можно считать живым рядом стоящего человека. Я таращился на книгу, серьезно, там было лицо седого итальянца в очках, явно недовольного встряской настолько, как если бы я встретился с ним в городском маршрутном такси с лихим водителем! На той полке, куда я отбросил в страхе старика Умберто, зашевелились другие книги: обложки растягивались, превращаясь в изгибы, заголовки и картинки на них начинали двигаться, компоноваться, становясь чертами самого настоящего человеческого лица.

Книги беспечно болтали друг с другом, как будто продолжали прерванную беседу. Меня слегка подташнивало от страха, а ощущение было похоже на то, когда входишь посреди белого дня в деревенскую холоднющую речку голышом. Вдруг я услышал стук и грохот: это окна открывались и ударялись о стену, снося все, что было на подоконниках. Это было подобно призыву, приглашению, знаку. Послышался шорох страниц. Я наблюдал необыкновенную картину – книги раскрывали крылья-форзацы и, ведомые ветром, взлетали в воздух!

– На бал!

– На бал!

– Увидимся вечером!

– Лишь бы не растерять страницы!

– Мы и так припозднились!