Там, за поворотом…

Неделю назад, перед тем как аэростатный расчет снялся с места, со мной приключилась неприятность. Я сорвался с балки в разрушенном доме, куда мы лазали за старыми книгами, разорвал штанину и рассадил ногу. Потом мне пришлось сидеть дома вечер и следующий день, потому что мать, прежде чем зашить, выстирала брюки.

Я не любил вспоминать этот случай и потому обиделся на Кирку за его вопрос.

— При чем здесь штаны? — пробурчал я.

— При том, что, когда ты дома сидел, я к Феде ходил.

— Ну и что?

— Рассказал я ему тогда, что кто-то завтраки ворует, а он посоветовал, как поймать вора.

— Как? Говори! — нетерпеливо крикнул я.

— Надо таблетку чернильную раскрошить и подложить в хлеб. Он слопает, а потом рот в чернилах будет.

— Что ж ты молчал до сих пор? — с обидой сказал я.

— Так, не хотел, — набычившись, ответил Кирка.

— Чего не хотел?

— Ну, я думал, он сам поймет и таскать перестанет.

— Кто поймет?

— Тот, кто завтраки ворует.

Я с удивлением уставился на Кирку и замолчал, даже с шага сбился. Кирка поглядел на меня искоса и сказал неуверенно:

— Вот поймаем его, и все узнают, что это он воровал. Представляешь, что будет? Ему в класс больше не прийти.

— Подумаешь, пожалел кого, — презрительно протянул я.

— А вот представь, что это ты, — сказал Кирка и поглядел на меня усмехаясь.

— Ну, я!

— Да, ты. И все тебя презирают. Что бы ты стал делать?

Я постарался вообразить эту картину — получалось не очень уж весело, и я промолчал, не ответил Кирке.

— Вот такие дела, — сказал он озабоченно.

— Так что же делать будем?

— Не знаю, — сказал Кирка. — Подождем еще немного.

Но ждать мы не стали. На следующий день у Вовки Бурыгина снова пропал хлеб, а злополучный розовый пакет каким-то образом очутился в Киркиной парте. Кирку в классе уважали, и, конечно, никто не подумал, что он таскает завтраки. Но мы поняли: вор бросил нам вызов.

После занятий мы пошли провожать Вовку Бурыгина. Тайный план поимки вора был разработан.

На следующее утро мы, как было условлено, встретились с Бурыгиным, не доходя до школы. Зашли в парадную большого серого дома, и на подоконнике лестничного окна каждый из нас выделил по ломтю хлеба из своего завтрака. Их щедро начинили толчеными чернильными таблетками и аккуратно сложили в Вовкин розовый пакет. К школе подходили поодиночке.

Два первых урока я ерзал от нетерпения и почти не слышал объяснений Владимира Семеновича. На второй перемене Вовка Бурыгин издали незаметно покачал головой, давая понять, что пакет на месте. Валерка Парамонов тоже был посвящен в наш план и в этот день особенно настойчиво требовал, чтобы на переменах все выходили из класса. Мы с Киркой специально уходили подальше, в самый конец школьного коридора, чтобы не насторожить вора.

На третьем уроке Бурыгин, сидевший на первой парте, вытащил свой замызганный платок и шумно высморкался. Это был условный сигнал, что завтрак исчез.

На большой перемене я, Кирка, Бурыгин и Парамонов слонялись по коридору и заговаривали со всеми. Никаких следов чернил ни у кого замечено не было. Прозвенел звонок на урок, и мы с Киркой, обескураженные, потащились в класс. Урок начался, учительница немецкого языка уже вызвала кого-то отвечать, и тут, тихо скрипнув дверью, появился опоздавший Земсков.

Я посмотрел на него и оцепенело замер. Будто издалека донесся удивленный вопрос учительницы:

— Was ist das, Semskov, trinkst du Tinte? (Что такое, Земсков, ты пьешь чернила?)

Вовка беззвучно зашевелил фиолетовыми губами. Класс взорвался смехом.

— Садись, — сказала учительница.

Вовка Бурыгин обернулся к нам с улыбкой. Кирка приложил палец к губам, показывая, чтобы он молчал. Валерке Парамонову была отправлена длинная записка.

Как только прозвучал звонок, Кирка подошел к Земскову и сказал глухо:

— Пойдем потолкуем.

Земсков поднялся и покорно поплелся за Киркой. Бурыгин, Парамонов и я пошли следом.

На чердачной площадке школьной лестницы было сумрачно. Земсков прислонился спиной к стенке и затравленно смотрел на нас. Валерка молча съездил его по уху. Земсков сжался, закрыл лицо руками и пискляво захныкал. Парамонов снова замахнулся.

— Погоди, — остановил его Кирка.

— Ребята, я больше не буду. Не надо, — пропищал Земсков.

— Ну, теперь знаешь, как ловят? — спросил его Кирка.

Земсков заплакал.

— Пять дней будешь Вовке Бурыгину жратву отдавать. Понял?

— Понял, — всхлипывая, отозвался Земсков.

Кирка спросил у Бурыгина и Парамонова:

— Никому не говорили?

— Нет, — сказал Валерка, — я же получил записку.

— И я не говорил, — тихо ответил Бурыгин и попросил: — Не надо его бить.

— Ладно, не будем, хотя стоило бы, — Кирка подошел вплотную к Земскову. — Но, смотри, засекнешься еще раз — всему классу скажем. А тогда сам знаешь, что будет.

— Честное слово, Кирка! — запищал Земсков.

— Уже звонок, — сказал Бурыгин.

Мы побежали вниз по лестнице. На бегу Парамонов сказал мне:

— Эх, надо было все-таки врезать ему пару раз.

Я был согласен с Валеркой, но промолчал.

Киркина воспитательная мера помогла. Вовка вел себя тихо, а после шестого класса ушел в ремесленное училище. Но до этого он устроил нам еще одну неприятность следующей весной.