Там, за Вороножскими лесами

– А вот Святослав Липовецкий смиряться не хочет, он в смирении правды не ищет, биться князь наш с погаными желает. Говорит, что князья русские – зайцы трусливые, сидят по кустам да от страха дрожат. А он с ними дрожать не станет, он с погаными биться будет. В открытом бою не совладает, так из лесов находом выскакивать станет, вред чинить. Да говорит, если бы все князья как он были бы, так Русь свободной от язычников была бы. И на поклон он больше к царям ездить не станет, и овдовев жениться снова не хочет, чтобы жена да дети камнем на ногах не висели. Да может он и прав, – Демьян опять встал, – но только разве может быть один в поле воином? Разве можно людей в жертву приносить? Ведь он в Вороножских лесах выжидает, силы копит, а земля его в крови. Нет у нас сейчас сил, со степью биться, так отец говорил, и я так думаю. Святослав кричит: «Я за веру голову готов положить». А людей православных в слободе жгли, а он говорит, то отступники, продались магометанам. Запутался я, как надо, где правда… Ему семьи не надобно, а я семью хочу, мне жена нужна, и детки, умру, так, что после меня останется? И с князем по чести надо быть, и что творит он – не по совести, беду на нас накликает. Что скажешь, отче?

– Вопросы задаешь, на которые сам ответы знаешь. Зло не твори ни ради князя, ни для семьи, ни для кого, тогда покой обретешь. От зла воротись. А князь ваш гордыню верой прикрывает, за то с него спросится.

Тут раненый застонал и слабым голосом попросил пить. Стефан с Демьяном с трудом приподняли тяжелое тело, и струйкой залили ему в рот похлебку. Бродник глубокими глотками втянул в себя варево, морщась от боли, и вдруг закричал:

– Зарыл я, зарыл!

– Тише, тише, – стал успокаивать его старец.

– Зарыл я… там в овраге, в лесу под Вороножем… там…

Закрыв глаза, раненый снова впал в беспамятство.

– А что он зарыл? – спросил Демьян, косясь на татя.

– А кто ж его знает, – пожал плечами игумен, – добро какое награбленное, а может кого живьем в землю велел закопать, душегубы известные.

Холодок пробежал у Олексича по спине.

– Зачем вы его выхаживаете, они ведь ироды, святую обитель разграбили, бедой чужой живут?

– Опять задаешь вопрос, на который сам ответ знаешь, – пожурил его старец.

– Уходить отсюда надо, не оставят вас здесь в покое. На полуночи спокойней. И там Богу можно служить.

– Тебе побратим твой предлагал к нему на службу перейти? – Демьян вздрогнул от прозорливости старца.

– Предлагал.

– А ты, что ж? Князей бранишь, а не бросаешь. Вот и мы уйти не можем, здесь наше служение, здесь и смерть примем.

– Так хоть место смените, у див уж больно приметно.

– По осени наверно переберемся к Антонию в пещерку над Доном, чуть ниже по течению доброе место есть. С реки не видать, а до воды рукой подать. Мы бы и здесь все стерпели, да Афонюшку нашего жалко. Прибился к нам мальцом, отец с матерью померли, сирота. Так с нами со стариками и живет, уходить в мир не хочет, требует, чтоб постригли. Да еще подождем, в лета войдет, может, передумает.

– Этот не передумает, он у вас стойкий, – вспомнил Демьян, как допытывался у Афоньки правду.

– Очень я переживал за него, как увели. Места не находил, а теперь вот душа спокойна.

И Демьян впервые за долгий путь нашел покой на узкой монастырской лавке, быстро проваливаясь в глубокий сон.

На рассвете старцы и послушник вышли проводить ольговцев.

– Вы сейчас по Сосне к Дону езжайте, – показал игумен в сторону заснеженной реки, – а как доберетесь, держитесь пологого берега, там дорога лучше, а по льду донскому не скачите. Течение здесь коварное, лед может быть тонок, провалитесь и не заметите. По такому снегу за три дня до рязанской заставы доберетесь, не раньше, она по Вороножу чуть выше от излучины стоит. Вначале развалины старого города увидите, его еще Батыева рать сожгла, один вал остался, а там уж и новая крепостица поставлена, а за ней в дне пути еще одна у Чертовиц. Где-то там и ваши князья зимуют.

Демьян поклонился братии, снял с себя серебряную гривну³⁰ и протянул настоятелю:

– Это на восстановление обители, больше дать не могу, на мне люди, их кормить надо, а до весны далеко.

– И на том спасибо. Благослови вас Господь.

Афоня протянул Проньке кожух.

– Не надо, оставь себе, – устыдился вой.

Тихая Сосна уже стелила перед ольговской дружиной извилистый путь.

Глава III. Зеленоглазая

1

– Кто такие?! – раздался грозный окрик с заборола³¹.

Демьян предусмотрительно остановил отряд на безопасном от стрел расстоянии. Деревянная крепость сурово возвышалась на высоком холме, подпирая небо шеломами³² сторожевых башен. Олексич думал увидеть небольшую, огороженную жидким тыном заставку, а перед ними простирался целый городец³³. За пряслом³⁴ просматривалась церковная маковка. Строить рязанцы умели, да и дерева было в достатке, позади города до самого окаема тянулись те самые дремучие Вороножские леса.

– Липовецкие мы, князей своих ищем! – прокричал Демьян.

– Еще нахлебнички! – недовольно прокричал чей-то рокочущий низкий голос.

– Здесь наши, – обрадованно шепнул Олексич Горшене.