Там, за зорями

— К-как?… — заикаясь, спросила Злата, не веря собственным ушам, ведь Лешка ничего не говорил ей. — Но…

Потом девушка вспомнила его глаза и то, какими грустными и печальными они были, несмотря на все его старания держаться и не подавать виду. Да, он смеялся и пел вместе с ней, но в голубых глазах его застыла тревога и затаенная боль, причину которой Злата не смогла разгадать. Она была так поглощена собственными несчастьями, что даже не заметила, что с Лешкой что-то не так! Но почему он ничего не сказал ей?

Впрочем, она знала, почему. Он не хотел здесь говорить об этом. Леша уехал из Минска в надежде хоть на несколько дней забыться и отвлечься. Ведь он сходил с ума от тревоги и беспокойства, но не мог расстраивать еще и ее. И то, что произошло потом… И его скорый отъезд… Наверняка из Минска пришли неутешительные новости, и парень был в отчаянии! Она ведь помнила слезы в его глазах и то, как неистово он прижимал ее к себе! Ах, Лешка, Лешка! Бедный Лешка!

От жалости у девушки слезы навернулись на глаза. Она даже на мгновение не могла представить, что испытывает сейчас ее друг. И как ему приходится… Знать, что мама умирает… Знать, что ей уже ничто не поможет… Знать, что остались считанные дни…

— Боже мой… — потрясенно выдохнула девушка, чувствуя, как холодеет душа.

Ведь то, что пережила она, расставшись с Виталей, теперь казалось сущим пустяком по сравнению с тем, что сейчас переживал Блотский.

Глава 27

В середине марта с крыш зазвенела капель. Зима еще противилась весне, не желая уступать, и швырялась мокрыми снегами и морозными ночами, но солнышко светило все ярче. По краям дороги грязный снег быстро таял, и бежали ручьи сметая все на своем пути. В лужицах отражалось высокое прозрачное чистое голубое небо, и к вечеру, когда солнце клонилось к горизонту и синие тени удлинялись, а золотистый мягкий свет заливал окрестности, природа пробуждалась. Деревья, все еще голые и серые, серебрились жемчужным светом. И в перезвоне капели, и в неожиданной трели синички, и в самом воздухе звучала песнь весне.

Невозможно было усидеть такими вечерами дома. Злата выходила из дома и гуляла по безлюдной деревне, пока в небе не зажигались далекие бледные звезды. И ни внезапные порывы ледяного ветра, ни мокрые ноги не могли заставить ее вернуться в дом.

По утрам, когда вставало солнце и небо еще было бледным, как акварель, над землей плыла легкая дымка. Зима действительно закончилась, и в сердце Златы тоже. Она чувствовала это и по тому, что быстрее бежала кровь по жилам, и по тому, как снова хотелось вдохнуть полной грудью воздух, наполненный ароматом талого снега, сырой земли и деревьев, и ощутить беспричинную радость. Снова хотелось мечтать, любить и жить!

Злата ждала прихода весны с нетерпением. Зима казалась бесконечной, а так хотелось птичьего гомона и тепла, так хотелось зелененькой травки и яркого солнышка. Хотелось копаться в огороде, заниматься цветами, хотелось оживления и в деревне. Ведь с приходом тепла, Полянская это знала, начнут приезжать дачники. И вообще ей казалось, что с приходом весны и в ее жизни все изменится. Ведь она уже закончила свой роман, откорректировала его и разослала по всем издательствам Минска. Она жила надеждой и ждала звонка. Она не верила, что может быть по-другому.

Девушка никому обо всем этом не рассказывала, и Дорош, быть может, был единственным, кто знал, что в действительности происходит и какие мысли роятся в прелестной головке Златы Юрьевны Полянской. Просто он был почти единственным, кто бывал у нее в доме. Старушки, которые иногда заходили к ней, были не в счет — они не были столь проницательными.

Но эти самые старушки поверили бы в нее безоговорочно, если бы знали, а Дорош воспринимал ее творчество и мечты о карьере писательницы лишь как причуды, капризы и детскую блажь Он с улыбкой выслушивал ее разглагольствования о современной литературе и издательской деятельности, соглашался, когда она начинала критиковать многое из того, что печаталось в российских издательствах, и возмущался вместе с ней несправедливостью происходящего. Любому было ясно: теперь издательская деятельность была лишь бизнесом, приносящим неплохой доход, а по-настоящему талантливые люди могли либо печататься за свой счет, либо искать спонсоров, либо навсегда забыть о писательстве как таковом.

Но все ее разговоры в большей степени просто забавляли его — Виталя не воспринимал их всерьез. Дорош знал жизнь не по мечтам, не по иллюзиям, не понаслышке. Но он никогда не перечил ей. Просто каждый раз, уезжая от нее, оставлял в прихожей на столе деньги. Мечты мечтами, но ими сыт не будешь, это он как раз знал наверняка.

А Злата хотела писать романы. Более того, всю свою дальнейшую жизнь она связывала только с ними. И именно исходя из этого она строила планы на будущее.