Там, за зорями. Пять лет спустя

— Вероятно, но я не Блотский, и я так больше не могу! Вся эта твоя жизнь… она не для меня! Я задыхаюсь в этом доме, в этой деревне, среди этих людей! Я с тобой задыхаюсь, не живу, просто пытаюсь соответствовать, ведь ты у нас «звезда»! Мы совершили ошибку, Злата Юрьевна! Впрочем, еще тогда, два года назад, я предполагал, что этим все и закончится. Мы разные с тобой, понимаешь? И всегда были разными, с самой первой встречи. Говорят, противоположности притягиваются. Вот нас и потянуло с тобой друг к другу… Я полюбил тебя, правда, полюбил, но сейчас, да, впрочем, и два года назад, ты уже была не той девочкой, которую я однажды повстречал… Знаешь, порой твой напор и твое стремление вверх и только вверх пугают меня. Я понимаю, что должен гордиться тобой, твоими успехами, а я не могу, вот честно, не кривя душой. Мне чуждо все это и неинтересно! Твои романы я еще могу принять, но не твое народное творчество. Я ж мужчиной перестаю себя чувствовать рядом с тобой, потому что единственно правильные решения в вашем доме принимаешь только ты, а я, да и все остальные в вашем доме — всего лишь ничтожное приложение к тому великому и светлому, кем является Злата Юрьевна Полянская. Мне не нужна та жизнь, которой живешь ты, а по-другому уже не будет. Дальше — больше. Гастроли, «Славянский базар»… Что потом? «Евровидение»? Вероятно, мне следует уволиться с работы и следовать за тобой? Вот только в качестве кого? Дополнительной услуги, которую твоя Ирина Леонидовна пропишет в райдере? И, пожалуйста, не надо, не говори сейчас, что все изменится и будет по-другому. Мы оба знаем, это не так. И Ульяну давай сюда не будем вмешивать, я не отказываюсь от дочери… Просто мы с тобой совершили ошибку, собственно, я с самого начала знал, ничего у нас не выйдет. Я знал тебя и не ошибся! — говорил Дорош.

Злата смотрела на него, почти не вникая в смысл того, что он говорил. Она пыталась уловить его взгляд, который он упорно отводил, и понимала: что бы она сейчас ни сказала, что бы ни пообещала, это не изменит его решения. А в том, что он все для себя решил, она не сомневалась. Он произносил слова так, как будто произносил их уже не раз, репетируя. Сейчас это уже были просто слова, за ними не стояли переживания и чувства. Эти слова — заключительный акт, точка, которую Дорош стремился поскорее поставить.

Как-то вскользь пришло на ум, а один ли он был эти три недели? И не спешит ли он поставить точку только для того, чтобы поскорее все начать с чистого листа?

— Ладно, — только и смогла сказать Полянская, глотая слезы, ставшие тугим комом в горле. — Ты ведь уже все решил, не так ли? Уверена, не сегодня… Ладно, если ты так считаешь, что ж, оправдываться и переубеждать тебя не стану… — сказала она и, отвернувшись, пошла по тропинке обратно.

Слезы все же покатились по щекам, хоть Злата и пыталась их сдержать. Было больно и обидно, а еще страшно оттого, что вдруг Дорош, так или иначе бывший почти десять лет частью ее жизни, ушел навсегда…

Теперь ей не о ком мечтать, тайно желать, хотеть, страдать, любить. Не потому, что ее любовь снова по каким-то причинам отнимали у нее, просто любовь прошла… Хотелось развернуться и остановить его, но не потому, что она жить без него не могла, а оттого, что вдруг она осталась одна. Злата шла по насыпной дороге на деревню, забыв свернуть к огородам, и пыталась осознать то, что только что произошло, то, что сказал ей Дорош, и не могла. Девушка вышла из переулка и почти столкнулась с Лешей, который, вероятно, после ее неожиданного исчезновения решил более не задерживаться на празднике.

— Злата, а ты куда пропала? Тебя дома обыскались! — спросил он, внимательно вглядываясь в ее лицо и, конечно, замечая на щеках мокрые дорожки от слез.

— У меня были некоторые дела, мне нужно было отлучиться! А ты почему ушел? — поинтересовалась она. — Там ведь веселье в самом разгаре…

— А я решил пройтись, не мог больше есть и пить… К тому же гроза собирается. Ты не заметила разве? Вон какие тучи клубятся у тебя за спиной! Я беспокоился, ты ведь грозы боишься, вот и решил пойти поискать тебя! — сказал он.

И не стал говорить о том, что ее внезапное исчезновение обеспокоило его, и шел он не домой. Лешка просто бесцельно брел по деревне в надежде встретить ее. Не мог Блотский признаться, что без нее праздник померк, без нее ему везде и всегда будет одиноко…

— Правда? — девушка испуганно обернулась. — А я и не заметила! — призналась она. — Тихо так…

— Да, только тишина эта зловещая… Как перед бурей… Пойдем, я провожу тебя домой!

— А ты?

— Я успею вернуться…

— Нет, зачем, пойдем к нам… Ты торт пробовал? Нет? А он очень вкусный… — Пойдем, поставим самовар и продегустируем его! — предложила она.

— Идем! — взяв его под руку, Полянская развернула парня и повела за собой. Они почти подошли к дому бабы Мани, когда в проеме калитки показался ее сосед. Валерик вышел и остановился, поглядывая по сторонам и шаря в карманах, вероятно, в поисках сигарет.