Там, за зорями

Полянская собралась было отступить, но мужчина не дал ей этого сделать. Он заключил ее в объятиях и привлек к себе сильно и властно. Лишая ее возможности сбежать, пошевелиться и даже дышать. А впрочем, девушка и не пыталась… только не сегодня, только не сейчас… Уткнувшись лицом в его куртку, вдохнув такой до боли знакомый аромат его парфюма, она, кажется, только сейчас осознала, как же соскучилась! И ничто и никто не смог бы сейчас оторвать ее от него. И пусть она понимала, что так нельзя, с ним нельзя, но сердце говорило обратное, и тело, каждая клеточка ее тела изнемогала от желания снова познать неземное блаженство от его рук и губ. И все слова, обиды и обвинения сейчас были ни к чему. Под покровом темноты в этом холодном доме сейчас властвовала страсть, та, которая не знала границ, та, что сметала все на своем пути…

Они целовались, как безумные, не в состоянии оторваться друг от друга, пытались снимать одежду, путались в темноте, теряя терпение, и снова целовались… Дорош потихоньку уводил ее вглубь дома.

Ее пуховик и его куртка остались валяться на полу в столовой. В зале он стащил с нее свитер и смог, наконец, расстегнуть бюстгальтер. Злата расправилась с его пуловером и теперь одну за другой расстегивала пуговички рубашки. Руки дрожали, и пальцы не слушались, она то и дело прижималась губами к его шее, обжигая горячим прерывистым дыханием. Дорош сжимал ладонями ее груди, и ей хотелось кричать от немыслимого удовольствия…

Добравшись до спальни, они, наконец, смогли избавиться от одежды. Обнаженные, прижимались друг к другу, покрывая тела поцелуями и лаская руками.

— Я упаду сейчас… — прошептала Злата, которую и правда ноги уже не держали.

— Я держу тебя? — выдохнул мужчина.

Обхватив ее за талию, он еще крепче прижал ее к себе. Ей хотелось раствориться в нем, стать с ним единым целым, чтобы никогда не расставаться, чтобы вот так и остаться в его руках…

Потом она оказалась на кровати, а он, склонившись над ней, все ласкал и ласкал ее, доводя до исступления. Злата выгибалась навстречу его рукам, как будто со стороны слыша собственные стоны.

— Поцелуй меня… — как заклинание шептала она. — Поцелуй меня… — повторяла снова и снова, когда их губы разъединялись.

— Я целовал тебя уже много раз… — шептал в ответ мужчина.

— Тогда можно я тебя поцелую? — не открывая глаз, отвечала она и снова тянулась к нему.

Потом, когда все закончилось и Дорош, обмякнув, прижал ее к кровати всем телом, уткнувшись лицом в ложбинку между шеей и плечом, Злата приникла щекой к его виску, рассеянно гладя влажные волосы у него на затылке. Она чувствовала, как вздрагивает и тяжелеет его тело, как громко и быстро бьется в груди сердце, как постепенно выравнивается дыхание. Сердце щемило от невероятной, всеобъемлющей любви к нему и только к нему! И он тоже, она это знала, любил ее. Так что же разлучило их? Ах, да! Он женат… Как странно, но на какой-то миг она забыла об этом.

Ее ладонь безвольно упала на подушку. Виталя поднял голову и, улыбнувшись, легко коснулся ее губ.

— Холодно у тебя, надо протопить! — сказал он. — Давай, золотая моя, я встану и принесу дров! — и, приподнявшись на локтях, отстранился от нее. — А ты давай, кутайся в одеяла и грейся! — он встал и включил в комнате свет.

— Нет, я тоже встану.

Девушка соскользнула с постели и подняла с пола свое нижнее белье. Они стояли так близко друг от друга и одевались, глядя друг другу в глаза. Улыбаясь, обменивались короткими поцелуями, пока, наконец, Дорош не набросил на шею девушки свою футболку и, притянув к себе, не подарил ей страстный и глубокий поцелуй. Но сколько бы он ни целовал ее и как бы ни смотрел, в голове вертелось только одно: «Он уедет! Он уедет, а я останусь одна, теперь по-другому не будет».

Он уехал поздно ночью. Злата приготовила им поесть и поставила чайник. Они не заговорили о том, что он, возможно, останется на ночь, как оставался когда-то. Теперь все изменилось, теперь не только он, но и Злата должна была учитывать неоспоримый факт его семейного положения. А посему было понятно: ничего менять в этом он не собирается. Они не обсуждали это, вообще не касались этой темы, как будто и не было этого месяца разлуки между ними. Только теперь она не была его любимой девушкой. Теперь она была его любовницей, а значит, правила несколько менялись…

Злата не пошла его провожать. Подойдя к окну в зале, она прижалась виском к косяку и долго стояла так. Дорош уже давно уехал, а Злата все всматривалась в снежную темноту за окном и как будто наяву видела, как он возвращается домой, заходит в дом, где спит сын и ждет жена, как что-то врет ей, а потом ложится с ней в постель. И, закрывая глаза, вспоминает ли ее? Или в его доме, в его супружеской постели, в объятиях жены даже воспоминаниям о ней нет места?