Там, за зорями

Злата ничего не говорила Блотскому, зная, что у Леши с деньгами так же туго, как и у нее самой, но Лешка… на то он и был Лешка, ему не нужны были слова, чтобы понять, что тревожит девушку.

Однажды он позвонил ей и сказал, что сегодня задержится немного, но просил без него на кладбище не ходить Когда он вернулся, в руках у него была целая охапка искусственных цветов. С самого утра он съездил в соседнюю деревню, где был магазин, и купил там все, что имелось. Они разложили цветы по всем убранным могилкам, а потом, как дети, радовались результату своих трудов.

Злата и Леша чаще всего, утомленные за день, не участвовали в беседах, просто наслаждались вечерами в кругу семьи, только сейчас, кажется, осознавая, как много это значит. Но бывало, после чаепития они не засиживались на веранде. Когда солнце садилось за лес и сиреневые сумерки окутывали притихшую деревню, Лешка брал гитару и покрывало и уводил девушку подальше и от деревни, и от ее обитателей. Уединяясь где-нибудь на краю леса или у сажалки, они обычно разжигали костер и наслаждались и этими уединенными чудными вечерами, и трелями соловья, и неповторимым ароматом пробудившейся земли, и «концертами» лягушек, и высоким небом с редкой россыпью звезд, и бледным лунным светом. Они проводили вместе все дни напролет, расставаясь поздно вечером только для того, чтобы утром встретиться опять, и не уставали наслаждаться обществом друг друга. Как-то легко, светло и непринужденно было им обоим.

И они нуждались друг в друге по разным причинам, не схожим причинам, но…

Блотский беззаветно любил Полянскую и уже не мыслил жизни без нее. Уходя на ночь домой, он с нетерпением ждал утра, только чтобы поскорее увидеть ее сияющие глаза, услышать ее голос, коснуться руки. Он наслаждался ее присутствием, ему нравилось работать рядом с ней, говорить, встречаться взглядом. Злата смеялась, и у него на сердце становилось теплее, ему так нравился ее счастливый, веселый смех…

И он ждал наступления ночи, чтобы, прощаясь, снова сжать ее в объятиях, ощутить ее губы на своих губах, почувствовать ее тепло и аромат. Леша не давил на нее, ничего не говорил. не требовал больше того, что она могла дать, каждый раз оставляя ей путь к отступлению. За все это время Дорош так ни разу и не появился в Горновке, только Лешка не особенно обольщался и снова ждал утра…

Злата нуждалась в Лешке, с каждым новым днем убеждаясь в этом все больше. Ее решение забыть Виталю было единственно правильным. Девушка не сомневалась в этом. Она понимала, что сможет его забыть, но только если рядом все время будет Лешка. Полянская тоже не хотела с ним расставаться, боясь мыслей, воспоминаний. Но волновалась она зря: проводя дни напролет на свежем воздухе, девушка, едва касаясь головой подушки, тут же проваливалась в глубокий сон. Даже сновидения ее не тревожили. Она была бесконечно благодарна парню за все, что он делал и для Горновки, и для нее лично. Благодарна за терпение, за доброту, за понимание, за благородство.

Сегодняшний вечер был последним перед Радуницей. Сегодня особенно не хотелось возвращаться домой. Завтра вечером Леша и Злата собирались в Минск. Собирались надолго, и сегодня ребята хотели насладиться тишиной и покоем, чтобы потом в Минске вспоминать эти апрельские вечера.

Леша неторопливо перебирал струны, а Злата сидела, обхватив ноги руками и склонив голову к коленям, и смотрела на огонь. Лешкино молчаливое присутствие, тихие аккорды гитары, трель соловья где-то в зарослях у сажалки, сливаясь в единое, волшебное, проникали в душу чем-то беззаветно прекрасным. Чем-то, что не имело названия, да оно и не нужно было.

— Лешка, а спой мне что-нибудь, — не поднимая головы, попросила девушка.

— Например?

— Неважно. Что-нибудь, на твой выбор.

— На мой? — парень на секунду задумался. — Ну, слушай тогда…

Как будто что-то вспоминая, Блотский стал перебирать струны, и вскоре получился веселенький мотивчик. Злата оторвала голову от коленей и, удивленно вскинув брови, уставилась на парня.

— Сразу говорю, песня несколько дворовая и не очень-то приличная, — предупредил ее Блотский и запел: