Тамада. Исповедь с микрофоном

Бабулька начала причитать, охать и креститься, болтая пальцами по воздуху. Ее еще сильнее затрясло, будто она увидела привидение, заставившее ее комично болтать седыми кудрями. Она схватила табуретку и, не отрывая ее от пола, потащила в сторону квартиры, произнося несвязные между собой отрывки из библии. Главное до такого не дожиться. Уж лучше там, в тайге. Один на один со зверем. Бурый презирал старость, не желая становиться беспомощным и потерять рассудок. Обуздавший силу, познавший ее истинное предназначение, никогда не сможет от нее отказаться.

Палатка со свежими цветами находилась в метрах двадцати от дома. Там, на стихийном рынке продавали всякую всячину – от вязаных носков, резных поделок по дереву и до жестяной кровли, сворованной с соседнего коровника. Туристы в поселке – событие невиданное, поэтому продукция раскупалась местными, часто по принципу товар-товар-водка. Бартерный обмен с обязательным банкетом после. Хотя, почти у каждого дома росли цветочные сады с дикими фиалками, лютиками и незабудками, спрос на культивированные цветы был необычайно высок. Бывало, что Армен – смешной деревенский флорист со сросшимися бровями и густыми усами, за двадцать минут продавал внушительные катки с цветами, заготовленные на целый день. Своей гордостью он считал выращенный в теплице особый вид чайной розы – мягкого оранжевого цвета с нежно-лиловым оттенком. Сегодня, торговля у армянина не шла, вызывая в душе сильные приступы досады. Бурый поприветствовал старого знакомого:

– Армен, как торговля?

– Да брат, ничего не берут, шайтаны. Как сквозь землю провалились все. Тысяча свежих стеблей пропадает. Я их, куда потом девать буду? Цветок на то и цветок – должен дариться вовремя.

– Возьму девятнадцать. Чайных. Ты только красиво упакуй, понял?

– Сделаем, брат. В лучшем виде сделаем, мамой клянусь. Давно тебя не было видно, где пропадал? Опять косолапых кошмарил?

Армен отсчитал положенное количество цветов и принялся отрезать лишние веточки садовыми ножницами. Отделив заветренные листики от ствола розочек, продавец бегло выслушивал историю Бурого, мысленно гадая, какую упаковочную пленку лучше выбрать – прозрачную или с голубыми узорами. Иногда, ему все же приходилось отрываться от любимого дела, чтобы ответить на задаваемые вопросы.

– Ага, здоровенного снял – триста восемьдесят килограммов. Лебедку мне, падла, на джипе сломал, пока грузился, представляешь? Вот только что зарубил и упаковал. Ты, кстати, не знаешь, Машка на работе?

– Не брат, не знаю. Хотя, ты о какой Маше спрашиваешь? Мужчина на миг перестал вымерять кусок пленки и замер. Его армянские брови волнительно возвысились к лобным складкам, образуя косяки морских чаек, улетавших в закат.

– Армен, не тупи. Ты много Маш у нас в поселке знаешь? Иванова. Продавщица. Ты же сам у нее, усатый, коньяки берешь!

Продавец побледнел. Его лицо, прежде смуглое от солнечной Армении, превратилось в белый мел, которым обычно рисуют на асфальте всякие похабные словечки. Сглотнув образовавшуюся от волнения слюну, он поинтересовался, дабы окончательно уточнить свои догадки:

– Ты когда ушел в тайгу?

– Как всегда, двадцать первого числа. Да что со всеми вами происходит?

Бурый занервничал, ведь и бабка, и продавец вели себя странно. Говорили в невпопад и казалось, даже шарахались от одного только его вида. Может их всех разом поразил вирус идиотизма, пока мужчина охотился в тайге?

– Эх, брат, страшное происходит в мире, покуда таких людей земля носит. Конечно, ты на охоте и не знаешь всего. Да и такое представить то невозможно.

– Я тебе сейчас наверну.

Еще одного потока чуши мужчина не мог стерпеть, так что Бурый схватил продавца за грудки и занес массивный кулак над его лицом.

– Теперь объясни мне внятно, что случилось?

– Успокойся, брат. Давай я тебе еще одну розу, по-братски, в букет положу, хорошо? Для ровного счета. Бесплатно.