Тамбовский изгнанник

Валентин взглянул на него странно, — может и не врешь, просто тебя так защищают все, вот я и не пойму, кто ты на самом деле и боюсь, что скрывать. — Говорят про тебя сам знаешь, что, а ведь Хозяин наш не будет такого покрывать.

Никита устало плюхнулся на ступеньку, — я вообще ничего не понимаю, веришь, нет.

Валентин махнул рукой, — все, когда ни будь наладится, а ехать мне и в самом деле надо.

— Короб тоже заберешь?

— Зачем, или ты уже не хочешь на следующее лето работать, — огорчился Валентин.

— Так ты же вроде как меня боишься?

— И что тебе это работать что ли мешает, и Нурлана к тебе привезу, он и так меня достал, переживает как вы тут с Костей без него, — всплеснул руками Валентин быстро прощаясь

Никита вошел в дом разделся глядя на растерянного Домового, тот не мог не заметит знака над дверями дома и по его виду это для него загадка и он ждал рассказа Никиты. Никита прошел на кухню, так было уже привычно, и приступил к подробному рассказу встречи, Домовой слушал приоткрыв рот, все это было и для него необычно.

И тут Никита понял, что у него начинается жар, накатывается волной, голова у него закружилась, и он с трудом встал и еле перебирая ногами поплелся к кровати, — что-то мне не хорошо, прилягу, — успел он шепнуть Домовому и потерял сознание.

Он пролежал в горячке почти две недели, Домовой ухаживал за ним как за малым ребенком, варил отвары, обтирал пот. Костик тоже был перепуган болезнью Никиты, но его Домовой не подпускал к кровати больного.

— У него необычная болезнь и для тебя это опасно, я сам справлюсь.

Но Костя приходил каждый день и понимая, что раз его не подпускают, то и других тоже не надо, так и делал, — отгонял всех желающих попасть в дом Никиты.

Сам же Никита чувствовал только жуткую боль. Чувствовал, что из него с жаром и потом выходит что-то темное и страшное, что уже сжилось с ним и стало его частью. Как это больно, когда из твоих костей, крови, мышц вырываются что-то сопротивляясь при этом, его одновременно рвали на части сотни, тысячи крохотных болезненных уколов, выворачивали его и казалось, что эта пытка никогда не закончится. Две недели страшных пыток, и он не сошел с ума и выжил. Когда Никита очнулся, был слаб как новорожденный ребенок, истерзанное тело болело, но это уже было не страшно и даже приятно. Приятно чувствовать себя, и понимать, что было в нем ушло навсегда.

— Ох, и напугал же ты меня Никитушка, — я столько белья твоего сжег, столько комплектов, новых ненадёванных, тьма была в тебе и мучала тебя, я не смог ее вытащить хоть и пытался, а вот Хозяин смог.

— Какое белье, какие комплекты ненадеванные, — переспросил Никита, — про Хозяина я и сам понял.

— Да белье с постели пришлось все сжечь, а оно то новое совсем, такая утрата то добра. — Я ж тебя мыл и чистое стелил, а тьма с кровью и потом вся в него уходила и только сжечь и оставалось.

— Да ну его, оклемаюсь, новое куплю, — и тут Никиту как ушибло, — ты ко мне…

— Нет, нет, не боись никого к тебе не подпускал, — завопил обиженный Домовой, — я же все понимаю, а ты …

— Это я от страха, — повинился Никита, — прости, я б без тебя не выжил.

— Это да, — не стал спорить успокоившийся Домовой.

Никита поправлялся, — несколько дней к нему приходили, и Борис с Петром, дядька Мефодий обязательно, и Василий прибегал. Костик так тот и полдня у его постели проводил и готовил, и убирал как мог.

После его ухода Домовой все перемывал и готовил заново, — ну вот в кого он такой, старается ведь, а руки не с того места растут.

— А, то ты не знаешь в кого он такой, — смеялся Никита, ничего он научится.

Боль не ушла совсем, но и стала не такой как была, Никита стал поправляется и ходить почти без хромоты, да и раны все на теле его выглядели уже не так страшно.

— Ты сильный Никита и это удивительно, ты ведь был заражен тьмой давно, да еще и Лихо было в придачу, а ты сопротивлялся, не дал ей овладеть собой, невероятно. — Я давно живу, а о таком не слышал. — Зачем кому-то было так важно испортить твою кровь и погубить твою душу, — размышлял Домовой у кровати Никиты.

Никита и сам всего не мог понять, и беспокоило его то что он не может вспомнить многих вещей, вот когда он был с Черепом, все время же куда то с ним ездил, что-то делал для него, слушал разговоры с кем-то. Пытаясь представить хоть один день из тех, полностью, что он делал и где был, а нет не получается.

Домовой его успокаивал, это и-за болезни, и ты все вспомнишь еще.

— Да у меня такое чувство, — признался Никита, — что я знаю что-то важное, что может помочь кому-то, а вспомнить не могу.

Ты не мучай себя Никита, — все разъяснится, — живи как велел Хозяин и жди, когда призовут, — посоветовал Домовой, — думаю все сложится, а как иначе, ведь ты столько перетерпел.

Никита бы и рад был все изменить или понять, что произошло и сколько ждать, но понимал, что Домовой прав. Нужно восстановится, все вспомнить и ждать, когда позовут, и сколько ждать, год или два или всю жизнь.

Тогда он еще не знал, через семь лет его жизнь снова изменится, но это уже другая история.

***