Тамбовский изгнанник

Достал мешок с приготовленной наговоренной солью, вытряхнул головы Кикимор из мешка и сердце, которое еще сокращалось. Так сразу все разобрать нужно, сердце в маленький мешочек и посыпать солью, с болота сразу раздался крик, почувствовали оставшиеся в живых Кикиморы, что делает охотник. Лица на отрубленных головах поплыли, стали меняться, были похожи на девичьи, теперь же старились на глазах, смотреть жутко. Но Никиту хоть и трясло, он быстро головы пересыпав солью, запаковал их по отдельным мешкам, так теперь отрубленные руки. Да не руки это уже, они и сразу то, на человечьи были не очень похожи, а теперь то, напоминали, сухие палки с когтями пятисантиметровой длинны, острые как бритвы. Повезло ему, что ночь морозная была и Кикиморы сонные. Никита все уложил очень аккуратно в короб, закрыл его, не хватало потерять так тяжело доставшиеся ему богатство. Никита снял маску, дышать свободно теперь можно, весь в крови, хорошо хоть куртку нашел в сарае старую, но прочную, не отстирает ее от крови, так выкинет. А воняет то от него как, не передать, дойдет до дома, помыться сразу же надо, кровь тварей ядовитая, вроде нигде на кожу не попала, а все равно. Никита поклонился в сторону леса, перекрестился, закинул короб на плечи и медленно пошел домой. Шел еле, еле, уже на подходе к селу ему стало совсем плохо, перед глазами все потемнело, и он присел на корточки, прислонившись к дереву спиной. Отдышался с трудом, и снова еле переставляя ноги вперед. Домой дошел на одном упорстве, оставив короб на терраске, запер входную дверь и там же на терраске скинул грязную верхнюю одежду. Все он дома на своей территории, и Домовой не позволит никому что-то взять здесь. В коробе у него примерно лежит по деньгам шикарная московская квартира в центре, даже больше, но представить себе еще что-то Никита уже не мог. Его колотило отходняком от снадобий, но он еще заставил себя помыться в тазу, первое дело после такой охоты и уж затем почти дополз до кровати, и все перед ним стало черно от боли и усталости. Он как сноп повалился на кровать, натянул на себя одеяло уже теряя сознание. Еще сутки он пролежал не в силах встать, слышал, видел, но встать не мог, тело взрывалось от боли только от легкого шевеления. Домовой его отпаивал каким — то чаем, но были моменты, когда Никита думал, все отбегался он уже на этой земле. После таких стимуляторов ему и здоровому то раньше казалось, что умирает, а в таком состоянии он уже не думал, что вообще выживет. А затем хоть и качало его от слабости, но смог сам встать и даже походить по дому, удивляясь тому что еще живой. Хоть и слаб, но кое — что нужно сделать срочно, а то все его труды пойдут насмарку и дело даже не в деньгах, он совершил невозможное для такого калеки. Никита достал две бутылки с водкой, с закручивающимися пробками, открыл их и вынес на терраску. Затем разделся догола и нацепил на себя одноразовый медицинский комбинезон на липучках. Запасная маска и перчатки были приготовлены заранее, теперь Никита, одев все на себя, не в доме, а по-прежнему на терраске развернул сверток с травой кикиморкой. По пять тоненьких стебельков на бутылку, и плотно закрутить пробки, оставшуюся траву так же осторожно упаковал обратно, но уже на пять пакетиков, и четыре из них нужно спрятать сразу. Он их сам засушит и приготовит к продаже на потом, черный день. Отдать такое количество травы сразу, это подписать себе смертный приговор, травникам его убить проще, чем рассчитаться с ним. Так теперь все рассортировать что на продажу спрятать здесь, что его спрятать в доме. Спрятать, пока не получит деньги не отдаст ничего. Травники знают, что из дома где есть Домовой они не смогут забрать ничего, так то они могут его только на деньгах обмануть и сделают это обязательно, он ведь изгой. Лучше подстраховаться, ведь убить и не платить ему они могут по той же самой причине, кто за него вступится. А бутылки с настоем кикиморки— это тоже его запас на будущее. Через полгода эти бутылки водки с травой, настоянные правильно, будут на вес золота. Остался последний рывок, Никита открыл подполье. Небольшое пространство подпола было обшито доской, которая кое — где уже прогнила и рассыпалась в труху. Никита легко отодрал пару гнилых досок, за ними рыхлая земля, вот в нее то, он и закопал бутылки с кикиморкой, и пакетики с травой, помещенные еще для сохранности в стеклянные сухие банки. Полгода в темноте и при постоянной температуре, в прохладе, самое — то для такой настойки и трав. Одну лапу Кикиморы Никита тоже прикопал, тщательно упаковав в вощеную бумагу, пока подождет, с нее тоже он может много лекарств редких наделать сам и для себя, а при нужде и на продажу хватит. Попозже нужно будет здесь все замаскировать, а пока и Домовой, если что глаза отведет, Никита уже снова еле на ногах держался. Откат от настоек страшный, такая скорость, которую дает ускоряющее зелье, сжигает, убивает организм, еще дня три он будет так двигаться, и это хорошо, мог и не очнуться в его то состоянии. Никита подозревал, что жив только благодаря чаям Домового, тот просто не хотел оставаться один, вот и не давал помереть хозяину. Да забавный у них симбиоз получился, калека охотник и не желающий умирать в пустом доме Домовой. Никита почти выполз из подполья, отлежался сутки, снова почти без сознания. Зато на другой день смог встать на ноги и даже немного убраться в доме, пока на плите варилась картошка с тушенкой, есть ему не хотелось, но надо, иначе снова сляжет. Обычно после приема ускоряющего зелья волчий аппетит, организм восстанавливается, а Никите есть совсем не хочется, но он заставляет себе через силу.