Тамерлан

Его хаканское величество, поскольку это является похвальным постановлением, воздал благодарность творцу за осуществление всяческого своего стремления, раздал милостыню нуждающимся. Эту полную победу, которую недальновидные люди рассматривали как конечную цель его завоеваний, он считал лишь началом, а создание этого значительного государства, считавшееся простаками завершением дела, эмир Тимур рассматривал как начинание в осуществлении своих замыслов. Так как его мироукрасительная мысль покончила с приведением в порядок дел в Мавераннахре и в нем не осталось места смятениям, кроме тех, что возникают под обаянием очей красавцев, и растерянности, кроме той, что порождается прелестью локонов возлюбленных, то Тимур решил выступить походом против Моголистана, занимающего территорию в тысячу квадратных фарсангов от вилаета Йанги-Таласа до границ Хытая и от Кашгара до пределов Чина. Моголы имеют многочисленное войско, воины которого склонны к кровопролитию и возбуждению смуты; каждый воображает себе Рустамом, а Афрасийаба признает своим безотлучным провожатым. Ежегодно моголы шли войной на области Туркстана и Мавераннахра, разоряли и грабили их, уводили в плен мусульман и ни одной страны не оставалось, основание которой не потряслось бы от этого неожиданно обрушившегося на него губительного потока. Естественно, что фонтан хаканского гнева начал кипеть и языки пламени царственного раздражения поднялись вверх. Эмир Тимур извлек меч победы, поднял знамя государства и с войсками, численность и вооружение которых не уместились бы в мастерской воображения и никакой художник не в силах был бы представить черную массу той армии, двинулся к границам Моголистана.

Под впечатлением блеска и пышности хаканского величия Тимура страх и трепет овладели сердцами врагов веры; ужас и испуг посетили двор их. Несмотря на то что они гордились многочисленностью разнообразного вооружения и своею храбростью, что занимали своим множеством большое число гор и степей и что скромность была не в их характере, от ударов грядущего царственного раздражения они перепугались насмерть.

Тем не менее моголы внешне проявили смелость и прилагали бесплодные усилия к отражению Тимура. Столько с ними произошло у него сражении, пока в конце концов моголыне избрали правильный путь и не заняли пост рабского служения и выражения покорности эмиру Тимуру. Склонившись до земли лицом самоунижения, они сказали полустишием: «Мы все твои рабы, а ты повелитель!» Кому не сопутствовало счастье и кто не обрел удовольствия повиновения, страницу жизни того перо судьбы перечеркнуло чертою погибели, и стрела небытия, пущенная с тетивы большим пальцем предопределения, избрала мишенью его душу. Когда все земли и владения моголов оказались прочно закрепленными под властью и повелением государя - завоевателя мира, когда все моголы пришли в состояние покорности, приняв условия служения победителю, тогда только пришло полное освобождение от тех забот, которые вызывались поведением моголов, и его величество возвратился в свою столицу, город Самарканд, с многочисленной добычей и с неисчислимыми трофеями. Неоднократно поддерживаемый божественною помощью в этих битвах с моголами и победоносный, он опять вернулся в резиденцию своей монархии,в заповедное место своего могущества.

Когда сопутствуемое блеском луны августейшего знамени солнце его султаната двинулось в свою сферу и достигло там апогея счастья в точке благородства, он, эмир Тимур, по силе возможности воздал благодарность бесподобному и достойному поклонения благодетелю господу, - да прославится и да возвеличится он! - который есть причинаувеличения милостей.

До высочайшего слуха эмира Тимура всё время доходило, что правитель Хорезма Хусайн Суфи отказывает в правосудии своим подданным, кои суть вещи, отданные ему на хранение святейшим творцом, и что он разостлал им ковры насилия и беззаконий. Вследствие этого эмир Тимур подобрал поводья своего Царственного намерения, соединенного с велениями судьбы и предопределения, безотлучно сопутствуемого победою и одолением, чтобы выступить походом на то государство. Он остановился в виду города. У Суфи не было того счастья, чтобы, подобно суфию, избрать отречение от мира и отшельничество и, предоставив свои драгоценности и казну Тимуру, включиться в толпу свиты царского двора его величества.