Тамерлан

Бог-аллах мусульманский долго не мог безответно взирать на бесчестия и кровопролития, совершаемые Тамерланом, и наслал на него новое горе, лютее прежних. Сын Тамерлана, любимый Джехангир, витязь храбрый, захворал и вскорости усоп. Два года несчастный злодей был неутешен, предаваясь пьянству вопреки тому, что Магомет-пророк запретил мусульманам пить вино. А пробудившись от пьянской прелести, Тамерлан с огнем и мечом пошел по всем землям соседним, уже покоренным, выискивая везде крамолу, где была она и где ее не бывало, всюду оставляя башни из отрубленных голов, кровию, аки вином, упиваясь.

Тою порой снова ордынские цари враждовать меж собой стали, а в Золотой Орде поднялся сильный князь Мамай. Он, яко же и Тамерлан, не имел царской крови и не мог быть ханом, но по примеру Тамерлана мечтал сделаться государем в Золотой Орде, а чтобы хан был при нем царем лишь по прозванию. Видя в нем человека сильного, иные стали стекаться к нему. Царевич Араб-шах, уведя свое войско из Белой Орды за Волгу, подчинился Мамаю. Московский князь Димитрий Иванович получил от Мамая ярлык на княжение и вместе с сим золотоордынским Тамерланом в лето тысяча триста семьдесят второе, пришед в землю Рязанскую, разорил ее, а князя Олега изгнал, посадив на его место князя Владимира Пронского. Аз, грешный раб Божий Александр, своими очами видел сие нашествие, живя в Рязани в дому родителей моих, посадских людей молодожников[61], известных своим искусством. И быв о ту пору тринадцати лет от роду, аз хорошо все упомнил. Московиты среди Русской земли народ хотя и русский, а всем иным русским – враг, хуже татарина и литвина. Особливо ненавистны московиту рязанец и тверской, и те також московита ненавидят. Москва – град на Руси новый, а нос задирает высоко. Рязанцы же Москве подчиняться не желают, и за то Димитрий с Мамаем их град подвергли разоренью. Много домов горело, и аз тому свидетель; много народу побито, и аз над трупиями плакал. Димитрий Московский мстил Олегу Рязанскому за то, что тот вместе с тверскими князьями не признал власти московской. Но когда рать его ушла из Рязани, жители прогнали временщика Владимира и вернули Олега на древний престол рязанский.

Другим годом Мамай и Димитрий вновь приходили погром учинять, и все повторилось, но вскоре сии двое подражателей Тамерлановых между собою переругались, а в Москве неслыханное дело свершилось – убили послов Мамаевых. И началась война. Араб-шах в битве на реке Пьяной бил дружины князя Димитрия, но вскоре и князь Димитрий одержал победу над татарами на Воже-речке, разгромив воеводу Бегича, любимца Мамая.

Видя в Димитрии союзника в борьбе с Мамаем, Тохтамыш заключил с ним договор – помогать друг другу во всем. А Мамай тогда вступил в союз с Литвой, где князь Ягайло был еще поганым язычником. И пошла Золотая Орда огромною ратью на Москву, вел эту рать сам Мамай, и было у него в подчинении тринадцать туменов из татар и литвинов, а также генуэзских фрязей[62], был и небольшой полк из рязанцев и тверичей, обиженных на князя Московского. Шла рать от Сарай-Берке вверх по правому берегу Дона, и там, в самых верховьях Дона, на речке Непрядве, в ста верстах от Рязани, тумены Мамая встретились в страшной сече с полками князя Димитрия, у коего войско было столь же многочисленное из московитов и владимирцев, смолян и волынцев, моложан и татар от Тохтамыша. Ягайло со своими литвинами шел на подмогу к Мамаю, но не успел всего тридцати верст дойти до места побоища, когда уж дело сделалось.

Силен был Мамай, но Богородица Дева незримо пребывала в стане князя Московского, и Димитрий одержал победу, гнал ордынцев на много верст вниз по Дону, так что и сам Мамай едва спасся. Вскоре Тохтамыш с войском нашел Мамая, добил его окончательно, так что тот тогда же и помер, а Тохтамыш объединил под своею мышцею Белую и Золотую Орду.

Много пало витязей на поле Куликовом, что за речкой Непрядвой. Еще больше было раненых. Обозы с ними шли в Москву и Владимир сквозь тульские и рязанские земли, а Ягайловы литвины их грабили и убивали. Грех попутал и меня с моими рязанцами пойти бить московитов. Алкал я мести за погибших отца и сестру, сгоревших во время нашествия Димитрия и Мамая на Рязань. Увидев же, как бьют и грабят раненых и слабых от пролитой крови, осознал я, на какое неправое дело подвигнулся, раскаялся, да поздно – успел-таки пролить кровь русскую. А шел мне тогда двадцать второй год от роду. Не прошло же и двух лет, как Господь справедливо наказал меня, навеки отняв у меня Отчизну.

Двадцать два года прожил аз от рождения до плена в земле Русской, Рязанской, и вот уж двадцать два года с лишним живу в плену, приняв веру Магомета, но лишь для видимости, тайком же молясь ко Господу Иисусу Христу, не надеясь, что Он услышит мои недостойные моления, из нечистых уст исходящие, ибо двадцать два года с лишним не исповедовались уста мои и не поновлялись[63].