Тамерлан

Посреди Баги-Нау плескались волны широкого искусственного озера, по которым скользили большие белоснежные балхашские лебеди и маленькие разноцветные китайские мандаринки, будто ненастоящие, будто выполненные рукой прихотливого мастера, плавали хохлатые сибирские крохали и зеленоголовые алтайские кряквы с розовыми клювами; а вдоль берега, в зарослях, расхаживали красавцы фламинго, привезенные с озера Чалкар-Тенгиз, и длинноносые красные сайхунские каравайки с зелеными крыльями, белые колпицы с плоским, как лопатка, клювом и черные аисты памирских предгорий.

А когда ветер не гнал по озеру рябь, в его чистом зеркале вставал, отражаясь, огромный дворец, облицованный лазурными и золотыми плитками, со всех сторон окруженный древними статуями, взятыми в плен в прибрежных городах Малой Азии – Пергаме и Смирне, Колофоне и Эфесе, Ларисе и Сардах. Копьеносцы и возничие, Гераклы и Аполлоны, ириды и мойры, Посейдоны и Афродиты, вытесанные руками древнегреческих мастеров, израненные, безносые, безрукие и бессловесные, глазели они во все стороны, не переставая удивляться – в какие же далекие и причудливые края занесла их насмешница судьбина!

При входе во дворец открывался огромнейший зал с высокими сводами, хорошо проветриваемый и потому не гулкий – с двух сторон в нем вместо стен были ряды мощных колонн. Черный потолок изукрашен был золотыми изображениями райских гурий, птиц, невиданных деревьев, на ветвях которых росли невиданные плоды. Хорасанские мастера с непревзойденным искусством выложили пол черно-белой мозаикой, составленной из кусочков эбенового дерева и слоновой кости.

Но сейчас мозаику пола почти полностью закрывал бескрайний дастархан, вокруг которого были расстелены ковры, полотенца и подушки для многочисленных гостей. По периметру дастархана уже красовались широкие блюда с плодами и дынями, а ближе к краю – разнообразные ковши, кубки, чаши, пиалы, кувшины, тарелки, миски – все необходимое для долгой и обильной трапезы. Овощи, лук, чеснок, жгучий перец и прочие пряности тоже присутствовали. Оставалось ждать прихода гостей и явления несметных кушаний.

Подобен Аравии был этот дастархан: по краям – кипение жизни, а в середине – пустое пространство. Но в самом центре, на площадке, обнесенной высоким стальным забором, тяжело дыша, лежал могучий гривастый лев. Его окружал гарем из пяти молодых и красивых львиц. Расстояние от любого края дастархана до клетки с львиной семьей составляло шагов тридцать.

Аср подходил к концу. Голоса слуг и кравчих стали постепенно смолкать, но вскоре их заменили оживленные голоса гостей, начавших входить в огромный зал и усаживаться на положенных им местах. Распорядители пиршества, любезно раскланиваясь, провожали их туда, куда следовало по чину, и, если гость был преклонного возраста, помогали сесть. Рокот голосов все возрастал и возрастал, превращаясь в шум, подобный морскому; гости здоровались друг с другом, улыбались, кивали, восклицали, выражая радость встречи. Многие из них только сегодня прибыли в Самарканд по зову Тамерлана. Они знали, что впереди предстоят новые великие дела, и потому были необычайно возбуждены. Внуки великого эмира с интересом приглядывались друг к другу – кто как вырос, как изменился с тех пор, как виделись в последний раз. Полководцы – эмиры и минбаши – обнимались, вскрикивали, хлопали друг друга по плечам, вспоминая, как вместе ходили на Анкару, на Дамаск, на Дели, на великие реки – Инд, Тигр, Узи, Тан[66].

Вдруг все голоса стихли, шум волной прокатился под сводами великого зала и – умер. Четыре могучих негра внесли золотые носилки, на которых восседал сам он – обладатель счастливой звезды, колчан веры, меч справедливости, копье разума, прибежище благочестивых, десница Аллаха, луч Корана, сон Чингисхана, крона чагатаев, эмир всех эмиров и султан всех султанов – несравненный Железный Хромец.

Носилки поставили перед дастарханом.

На Тамерлане был белый халат из роскошного русского аксамита, расшитый серебряными узорами, черные шелковые шаровары и золотой кушак. Голову его на сей раз украшала черная тюбетея, высокая и вся осыпанная жемчугом. Борода и усы повелителя были выкрашены хною в рыжий цвет, а с мочек ушей свисали тяжелые монгольские серьги, блистающие сагайскими алмазами. С тех пор как Тамерлан вернулся из похода на Баязета, он ни разу не надевал серег, и это тоже что-нибудь да значило.