Тамерлан. Потрясатель вселенной

Вдоль реки стоят полотняные театры теней, где на освещенных простынях ссорятся и расхаживают изображения, а волшебный фонарь отбрасывает свои картины-тени. Над головами зрителей пляшут канатоходцы, внизу акробаты расстилают свои ковры. Кое-кто предпочитает заросли сирени и гранатовых деревьев, где светят голубые и алые фонари, виночерпий ходит среди пирующих, рассевшихся по краю ковра. Люди обмениваются слухами, обсуждают новости. Музыкант импровизирует на дутаре, а поэт, озирая слушателей, читает стихи малоизвестного астронома, который подписывался «Палаточник»^{48}:

Мы — послушные куклы в руках у творца!
Это сказано мною не ради словца.
Нас по сцене Всевышний на ниточках водит
И пихает в сундук, доведя до конца^{49}

.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ СТАРШАЯ ГОСПОЖА И МЛАДШАЯ

Самарканд строился по вкусу Тимура. В отличие от других завоевателей его расы, персидского искусства он слепо не копировал. Эмир разглядывал персидские здания, увозил с юга мастеров, но памятники Самарканда были возведены в татарском, а не персидском стиле. Их развалины — и близкие им по духу в других тимуровых городах — остаются по сей день прекраснейшими образцами татарского зодчества. Даже развалины обладают непреходящей красотой.

Подчас гротескные, зачастую уродливые в деталях — иногда в фасадах и незавершенной кладке позади просвечивает великолепие — они обладают совершенной простотой замысла. Тимур питал пристрастие ко всему монументальному. По крайней мере дважды велел снести завершенные здания и отстроить вновь в большем размере. Очень любил яркость.

Тимур обладал суровым душевным строем татарской расы и почти невыразимым поэтическим чувством кочевника. Его постройки были строгими и великолепными. Подобно жителю пустыни, он любил деревья и бегущую воду. Заслуживает внимания, что дворцы он строил для садов.

В Самарканде была общественная площадь. Место молитв и разговоров, обсуждения политики и новостей, встречи вельмож и совещаний торговцев. Она так и называлась — регистан.

По четырем ее сторонам высились здания, созданные волей Тимура, мечети и медресе. Располагалась она на небольшом возвышении под крепостным холмом, всегда красовалась разноцветными флагами и плещущими фонтанами. На другой день после празднества у Сарай-Мульк-ханым площадь на рассвете была переполнена, так как накануне прошел слух о прибытии гонца.

— Ничего пока не известно, — в один голос говорили вельможи, — кроме того, что гонец приехал от нашего эмира. И это молчание — не свидетельство ли беды?

Они вспоминали, что военачальники не хотели идти в Индию, пока их не заставил Тимур. И что даже его внук Мухаммед-Султан говорил: «Возможно, мы покорим Индию; однако там много препон. Во-первых, реки; во-вторых, леса и пустыни; в-третьих, доспехи воинов; и в-четвертых, боевые слоны».

— Индия, — сказал один из вельмож, бывавший там, — страна внезапной жары, не похожей на нашу, она вызывает болезни и подрывает силы. Вода там скверная, язык индусов непохож на наш. Что, если войско застрянет там надолго?

На этом татарском форуме были мудрые советники и люди, которые правили государствами, покуда появление Тимура не поставило перед ними иные задачи.

— С индийским золотом, — утверждали они, — мы сможем покорить всю вселенную.

Эти люди знали, что империя за горами является сокровищницей Азии, и Тимур хочет завладеть ее богатствами. Полагали, что он намерен еще открыть дорогу в Китай. Разве два тумена не были посланы исследовать Гоби за Хотаном? Недавно от них пришло донесение, что от Хотана до Камбалу два месяца пути. И они провели разведку в Кашмире, отделенном от Китая горами.

Эти советники припомнили, что Тимур только что женился на юной дочери монгольского хана. И китайский император недавно умер.

— На свете, — упомянул один из них, — шесть правителей, обладающих таким могуществом, что мы не называем их по имени. Так сказал марабут Ибн Баттута, а он посетил их всех.

— Шесть? — рассмеялся сидевший рядом военачальник. — Один, и его имя эмир Тимур.

— Нет, — заявил более искушенный, — этот марабут прав. Он так перечислил их: такфур Константинополя, египетский султан, султан Багдада, эмир Татарии, махараджа Индии и такфур Китая^{50}, до сих пор наш эмир Татарии одолел лишь одного из этих правителей, багдадского султана.

Татарские воители сумрачно задумались о своих войнах в течение четырех десятилетий — постаревшие Сайфуддин и Муава в то утро были на регистане. За эти сорок лет как будто бы лишь один из великих правителей мира бежал от Тимура. И теперь султана Ахмеда вернули в Багдад.