Было ли это политикой? Или у Чингисхана сподвижники были лучше? Пожалуй, второе. Его китайские советники и четверо полководцев, Субудай, Джебе-нойон, Бурундай и Мухули, были вполне способны сами проводить кампании. После его смерти они — те, кто оставался в живых, — расширили империю. Сайфуддин, Джаку-Барлас, Шейх-Али-багатур и остальные никогда не добивались для Тимура таких результатов.
Монголы тринадцатого столетия обладали врожденной способностью к руководству воинами и неким роевым началом, что приводило к превосходному взаимодействию; татарские воины пятнадцатого века, подобно ганнибаловым, сплочены были непрочно. Без присутствия Тимура их боеспособность уменьшалась наполовину. Монголы могли маневрировать далеко отстоящими друг от друга туменами; перед лицом сильного противника Тимур неизменно выступал единым войском.
Чингисхан обладал замечательным мастерством в организации походов; планировал кампанию до малейших деталей и неделями обсуждал ее со своими военачальниками перед выступлением; блестящий стратег, он избегал боя без необходимости и шел напрямик к уничтожению центра сопротивления и его вождя. Его передвижения окутывали тайна и ужас, позади себя он оставлял чудовищные горы трупов.
Парализующий страх, вызываемый приближением монголов, нам почти невозможно вообразить. Так, например, в некоем захваченном городе один монгольский воин собрал двадцать человек, чтобы предать их смерти. Потом обнаружил, что забыл саблю, и велел этим двадцати ждать, пока он вернется с ней. И все ждали — кроме одного. Он-то и поведал эту историю.
Тимуровы татары не походили на них. Случай, когда Ак-Бога в одиночку преследовал сорок персов, не единичный. Воины Тимура считали себя непобедимыми; его почти сверхъестественная одаренность представлялась им судьбой.
Тимур так же тщательно готовился к походам, как Чингисхан, однако не был столь же совершенным стратегом. Монгол избегал трудностей, Тимур смело встречал и преодолевал их. Монгол ни в коем случае не поскакал бы впереди войска в Багдад в сопровождении всего нескольких сот всадников, не стал бы взбираться один на стены Карши.
В Китае Чингисхан первым делом опустошил целые провинции и маневрировал в этом специально созданном хаосе. Тимур позволял противнику сосредоточиться, потом наступал с целью дать сражение и неизменно выходил победителем. Подобно Наполеону, он двигался готовым ко всем случайностям и полагался на свою способность сделать нужный ход в нужное время, чтобы сломить мощь врага. Судя по всему, никакие проблемы его не смущали.
Мы не знаем, как Чингисхан развил такую стратегическую интуицию, как создал в своей пустыне такую совершенную военную организацию. И тайна побед Тимура остается загадкой для нас по сей день.
ПОЭТЫ
Неожиданное появление Тимура на пороге Европы и столь же внезапное его исчезновение во всем великолепии и мощи воспламенили воображение европейских поэтов. Тамерлан превратился в легенду — фантастический образ, созданный из недостоверных россказней греков и турок.
Мы находим несколько ранних упоминаний о Тимуре, враге Баязета, как немцы именовали в шестнадцатом веке этого турецкого султана. В исторических трудах тех времен Тимур предстает великим ханом Татарии, ведущим происхождение от — что является отголоском Геродота — скифских пастухов. Все это не столь смехотворно, как некоторые более поздние исторические труды. Однако в сознании европейских авторов Тимур долгое время ассоциировался только с турками и смутным образом с покорением «Натолии» и победами над «солдатами Египта, Иерусалима и Вавилона».
Кристофер Марло в начале Елизаветинской эпохи ничего иного о Тамерлане не знал. Он видел в этом полководце неодолимую силу и всю грандиозность неведомого Востока. И вложил эти поэтические представления в звучную риторику — первую пьесу, написанную в стихах по-английски. Его «Тамерлан Великий» создан воображением, в основе которого лишь анналы древнего греко-персидского мира{67}.
Тамерлан появляется на сцене в знаменитом теперь эпизоде с колесницей и царями:
Эта пьеса, написанная в тысяча пятьсот восемьдесят шестом году, бессмертна, но лишь благодаря вдохновению и таланту английского поэта. Тамерлан в ней похож на Тимура только несокрушимой силой воли и любовью к великолепию — оттого, что Марло сам любил силу и великолепие. Совершенно ясно, что он не видел изданного в Испании в тысяча пятьсот восемьдесят втором году дневника Клавихо с несколькими дополнительными сведениями о Тимуре.