Подошел Сторожев. Я переложил колье на другую ладонь. Сдул песок. Я пока еще не очень хорошо понимал, что же наконец случилось, Сторожев пригнулся. Я попробовал пересчитать ряды. Да — восемь рядов. Внизу — крупный многокаратный бриллиант. Так и есть — на вид в нем около тридцати карат.
Я не только никогда не видел колье Шарлотты, но, честно говоря, сомневался, что оно вообще существует. Но сейчас оно лежало у меня на ладони. Мои руки чувствовали его. Я видел — это бриллианты. Настоящие бриллианты. Такие, каких я никогда не встречал. И наверное, никогда не встречу.
— Колье Шарлотты, Сергей Валентиныч, — сказал я.
— Спрячь, — сказал Сторожев. — Жди меня здесь.
Через минуту из репродукторов раздалось:
— Внимание… Внимание… Поисковой группе — спуститься на причал. Повторяю, поисковой группе — спуститься на причал.
По тому, как молчали телефоны в кабинете Сторожева, по тому, как он не торопясь закреплял последние документы в деле, даже по колье и пачкам стодолларовых банкнот, лежащих у него на столе, мы с Антом понимали — Сторожев вызвал нас специально для объяснения.
Банкноты, теперь уже подлинные пятьсот тысяч долларов, извлеченные вчера таможенниками из тайника у балластных цистерн в трюме “Дружбы”, лежали, аккуратно сложенные несколькими столбцами.
— Ну что, ребята, — Сторожев отодвинул папку. — Отпечатки пальцев Северцева на этих банкнотах есть. Так-то.
Мы с Антом могли сейчас винить себя в том, что слабы рядом со Сторожевым. Но было и утешение: ведь когда-то он ошибался, наверное, так же часто, как мы.
— Понимаете, братцы, — сказал Сторожев. — Я хочу разобрать сейчас всю эту историю. Не для записи, не для документов. А для нас с вами. Для вас — чтобы вы поняли, почему я иногда не говорил о многом. Держал некоторые мысли при себе. Для себя, потому что прежде, чем выходить с нашей версией наверх, мы должны еще раз все проверить.
Шеф отодвинул папку и по привычке взял в руки карандаш.