Братьям следовало воздерживаться от легкомысленных замечаний в своих беседах – «говорить просто, без смеха и смиренно немногие, но разумные слова и не кричать», ибо «в многословии всегда кроется порок». Было запрещено хвастать своими прошлыми подвигами: «Со гневом запрещаем, чтобы какой-нибудь постоянный брат дерзнет вспоминать с братом своим или кем-либо другим те, лучше всего сказать, глупости, которые он в неумеренном количестве произносил в миру во время военной службы, и услаждения плоти с нич-тожнейшими женщинами». Бедным воинам Христовым предписывалось «избегать соперничества, зависти, недоброжелательности, ропота, сплетен, злословия и бежать их, как некой чумы», а в качестве профилактического средства против зависти, запрещалось «просить себе коня или оружие, принадлежавшее другому брату», и «только магистру позволено давать коней или оружие кому угодно и вообще кому угодно какую угодно вещь».
Было очевидно, что рыцарям неизбежно придется вступать в контакт с мирянами, однако им запрещалось «без позволения магистра… идти в селения, кроме как ночью помо-литься у Гроба Господня и у других молитвенных мест, которые находятся в пределах града Иерусалима». Но даже и в этих случаях братьям предписывалось ходить парами; и, если бы пришлось остановиться на постоялом дворе, «никто из братьев, либо оруженосцев, либо сержантов не может войти в покои другого, чтобы увидеться или побеседовать с ним без предварительного разрешения».
Как и монастырский аббат, магистр обладал неограниченной властью. «Подобает тем рыцарям, которые считают, что нет ничего любезнее Иисусу, чем послушание, беспре-кословно повиноваться магистру ради своей службы, так как они принесли обет, ради славы высшего блаженства или страха пред Геенной. Следует же так соблюдать послушание, что-бы, когда что-либо будет приказано магистром или же тем, кому он это поручил, тут же это исполнить без промедления, словно приказ отдал сам Христос». Магистр при желании мог советоваться с наиболее мудрыми и опытными из братьев, а в серьезных делах собирать общий совет, дабы выслушать мнение всего собрания и «сделать то, что является лучшим и более полезным, по мнению магистра». Магистр и орденское собрание – так называемый «общий капитул» – имели право наказывать братьев, нарушивших обет.
Среди семидесяти трех статей этого орденского устава, одобренного на Соборе в Труа, около тридцати основаны на правилах, разработанных в свое время Бенедиктом Нурсийским. Бернард и другие церковные иерархи скорее стремились превратить рыцарей в монахов, чем сделать из монахов рыцарей. Разумеется, в этом уставе встречаются и некоторые военные положения – в частности, определяющие количество лошадей, которыми может распоряжаться рыцарь; имеется даже параграф о допущении – из-за жаркого климата заморских земель – в летнее время заменять шерстяные рубахи на холщовые. Однако весь документ явно направлен на «спасение рыцарских душ», а не на организацию действенной охранной службы. Католические иерархи, похоже, не предвидели, что внедрение строгой монашеской дисциплины среди профессиональных военных – да еще впервые за все время после падения Западной Римской империи – придет к появлению высокоорганизованной и дисциплинированной тяжелой кавалерии, заметно превосходящей по мощи воинские подразделения, основанные на весьма непостоянной личной преданности сеньору или набранные из наемников.
Однако орден рыцарей Храма вполне мог оказаться и мертворожденным, если бы не получил столь явного одобрения на церковном Соборе в Труа, решение которого позднее благословил и папа Гонорий II. Столь успешный исход во многом был предопределен поддержкой Бернарда Клервоского, которую тот возобновил по возвращении в Клерво. Там он написал духовное воззвание «Dе laude novae militae», что по-латыни значит «Во славу нового рыцарства». Был ли этот труд вызван развернувшейся против тамплиеров критикой? По возвращении в Иерусалим Гуго де Пейн получил письмо некоего Гио, пятого приора цистерцианского аббатства. Это был весьма уважаемый монах, который считал своим долгом убедить тамплиеров, что их призвание – в духовной сфере, а не в военном деле. «Абсолютно бесполезно атаковать внешних врагов, если вначале мы не победим врагов в самих себе». Копии своего письма он направил в Иерусалим с двумя миссионерами и настоятельно просил Гуго зачитать это послание всем членам ордена.