Танец Анитры

Вот так, Майя. Это тебе за всё и сразу. Даже ребёнок начал сомневаться в твоей искренности. Мы остановились.

— Саша, все люди время от времени ругаются, но это не значит, что они друг к другу относятся плохо. Понимаешь?

Она кивнула. Её шарфик окончательно съехал, открыв тонкую шею.

— Поэтому не говори, пожалуйста, глупостей. Мы подошли к школьному подъезду, я торопливо набрала код и потянула на себя скрипучую металлическую дверь.

X

Саша стояла в закрытом тёмно-синем купальнике у станка (перекладина была гладкой и приятной на ощупь, отшлифованной до лоска сотнями ученических рук). Я подумала о том, как Саше всякий раз нравится к ней прикасаться. И ещё—что она очень красиво отражается в трёх зеркалах сразу.

Неля Петровна сидела на стуле в центре зала, иногда останавливала магнитофонную запись (она всегда брала с собой плёнку и небольшой кассетник, на случай болезни школьной пианистки), выхлопывала ритм в ладоши. Её худые жилистые кисти изящно поднимались и опускались, выдавая хрупкую балерину в одутловатом старушечьем теле. Порой мне казалось, будто я видела её, затаившуюся под складками чёрной юбки и бесформенной кофты, в полноте отёкших ног. Она показывалась и тогда, когда Неля Петровна держала спину прямо, будто бы, сядь она по-другому, её тело непременно соскользнёт с позвоночника или потеряет форму. Она мелькала, когда эта старая женщина быстро проводила рукой по седым волосам, собранным по-балетному в пучок. Скользила в жестикуляции разговоров и одобрительных кивках во время Сашиных упражнений. Но порой, особенно, в пасмурные дни, когда Нелю Петровну мучили всевозможные «ревматизмы», она исчезала, превращая строгую, по-своему красивую старуху в болезненное и измученное временем существо. Тогда я даже не могла представить, что полвека назад эта женщина на сцене танцевала Жизель.

— Деточка, пожалуйста, встань в первую позицию,—попросила она громко. Саша вытянулась у поручня, разведя носки в стороны и согнув левую руку полукругом,—начали (Неля Петровна включила музыку, мерные клавишные звуки заполнили класс, я подумала, что магнитофонная пианистка упражняется в своей игре вместе с Сашей),—раз-и, два-и, три-и, четыре-и... Battement tendu[2],—скомандовала она, отбивая ритм правой ногой,— Раз-и, два-и... Нет, нет... деточка, ты совсем не работаешь, тяни носок... раз-и... голову выше, два-и... держи спину... три-и... руку... руку. Деточка, ты отстала от ритма. Начнём заново.

Я смотрела, как Сашка выпрямлялась и старательно добивалась правильности движений. Когда мышцы напрягались, её лицо становилось суровым и отстранённым. Поэтому я всё время боялась, что она задумается и упадёт. Вдруг Саша неловко зацепилась носком, у меня перехватило дыхание, я бросилась, чтобы поддержать её. Но она быстро поправилась и посмотрела на меня недоуменно.

— Милочка,—Неля Петровна обратилась ко мне,— простите, не могли бы вы сходить за чаем?

Она порылась в складках своей кофты и достала аккуратно сложенные пополам десять рублей. Я смутилась:

— Не нужно, у меня есть.

— Нет, нет, пожалуйста, возьмите, ведь мы договорились: вы только платите за балетный класс, а чай в стоимость не входит.

Я взяла деньги и вышла.

Мне тогда стало совестно. Цена уроков была смехотворной, всего три тысячи в месяц, в то время как в других местах брали по триста долларов за одно занятие. Или виной всему послужила эта бережливая аккуратность и непонятная мне гордость. К тому же я всегда оценивала людей и по их отношению к деньгам. Неля Петровна никогда не суетилась, принимая оплату. Просто брала деньги, будто они для неё ничего не значили. Не пересчитывая, прятала в складки своей кофты.

Я спустилась на улицу и пошла в киоск.

Раскрасневшаяся девушка с волосами, заплетёнными в толстую косу, кажется, именно таких пышных особ и называют настоящими русскими красавицами, обильно смазывала маслом раскалённый металлический круг. Она и женщина постарше, в красных передниках, с волосами, забранными под пластиковые кепки-козырьки, жарили блины. На торце передвижной закусочной была нарисована жёлтая эмблема. У двух круглых столиков примостились прожорливые покупатели—две женщины и мужчина. Они с нескрываемым удовольствием жевали горячие блины, женщины говорили и осторожно отпивали чай из пластиковых стаканов, а мужчина одиноко поглощал свою еду, заглушая вкус дешёвым пивом. В киоске напротив скучающий армянин, подперев голову рукой, грустно глядел из своего окошка на несостоявшихся клиентов. Время от времени он поворачивал воткнутый перпендикулярно вертел с курятиной, срезал с него тонким ножом готовое мясо. Он покрикивал на нерусского пятнадцатилетнего мальчишку, чтобы тот снаружи не забывал следить за сочными куриными тушками, жарившимися в несколько рядов.