Танец белых одуванчиков

— А от тебя, Тамарочка, требуется одно: быть хорошей женой. Не хочет Кирилл нанимать домработницу — ну что ж, терпи. Но не так терпи, как сейчас, — Семен Львович широко повел рукой вокруг, указывая на откровенный бардак. — Не так. Тем, что ты ему демонстрируешь качества плохой хозяйки, ты абсолютно ничего не добьешься. Я понимаю, ты привыкла, чтобы хозяйством занимался кто-то другой, мы с мамой вас с Сонечкой к уборке никогда не привлекали. Но ведь ты же помнишь, как когда-то мама сама вела дом, сама занималась всем хозяйством. И уборкой, и стиркой, и продукты покупала, и готовила. У нас ведь раньше не было домработницы, помнишь? И ничего. Жили ведь, и довольно комфортно жили. Пусть в нищете, зато в чистоте. А ты что тут развела? Это же уму непостижимо! Скоро вечер, Кирилл может в любую минуту домой вернуться, а у тебя тут, как в конюшне. Самой-то не противно? Ты, Тамарочка, пойми — Кирилл должен быть доволен тобою. Он должен с удовольствием возвращаться с работы домой, это обязательное условие счастливой семейной жизни. Он должен тебя любить пуще самого себя. Он ни в коем случае не должен испытывать по отношению к тебе и тени недовольства. Ты только представь: не дай Бог, конечно, но ведь вдруг из-за этого бардака к другой уйдет? Как ты тогда будешь жить? Нам-то с мамой и Сонечкой придется перебраться в городскую квартиру. Не в такую, конечно, как раньше, постараюсь купить что-нибудь получше, попрестижнее, и тем не менее — шиковать мы больше не сможем. Нам бы Андрианова-старшего раскрутить на некоторую сумму, тогда вообще проблем бы не возникло. Конечно, шиковать и с его помощью не сможем, но на безбедную, в общем-то, жизнь при таком раскладе нам бы вполне хватило. Немного, хотя бы полмиллиончика несчастных. Да хотя бы тысяч триста — и то было бы неплохо. Потому что денег от продажи дома нам надолго не хватит — я ведь уже кругом задолжал, а долги-то, их ведь отдавать надо. Вот поэтому, дочуля, ты должна быть образцово-показательной женой, поняла? Эх, а еще вернее было бы, если б ты им внука родила! Это был бы железный аргумент, вот тогда бы они точно никуда от нас не делись!

Тамара покраснела. Помолчала немного, чуть отведя взгляд от отца. Тот вскинулся обрадовано:

— Что? Да? Тамарочка, да? Ты беременна, детка?! Ах ты ж моя умничка, ах ты ж моя любимица! Я знал, что могу на тебя рассчитывать, я знал!

Отец радостно бросился целовать дочь:

— Умница моя, дочуля моя ненаглядная! Радость-то какая! И что, когда? Сколько месяцев-то?

Тамара стушевалась. Хотелось бы, конечно, чтобы отец ушел от нее радостным, да совесть как-то не позволила солгать:

— Я, пап, пока не уверена… Еще рано говорить… Скорее да, чем нет, но срок-то еще слишком маленький, еще нельзя сказать с полной уверенностью…

Но Семен Львович, похоже, категорически не хотел слышать никаких "скорее да, чем нет".

— Все будет хорошо, дочуля. Все будет хорошо! Правда на нашей стороне, боги нам помогут. Ты наша надежда и опора, иначе и быть не может. Только ради всего святого — будь умничкой, ладно? Только будь умничкой, Тамарочка, только будь умничкой! Ай, какая молодец, ай да Тамарочка!

Глава 18

Антон Волынец в недоумении уставился на Кирилла. Тот в данную минуту изучал кипу бумаг, представленных главным бухгалтером ему на подпись, и недовольно хмурился. Несколько минут Антон молча наблюдал за странной реакцией друга, по совместительству еще и начальника, потом, не дождавшись даже единого слова в свой адрес, спросил:

— Я что-то не так сделал?

Андрианов оторвался от изучения бумаг:

— Что говоришь? Ты о чем?

— Я спрашиваю: я что-то сделал неправильно? Ты на меня сердишься? Таким макаром выражаешь свое презрение?

Кирилл удивился:

— Бог с тобой, Антоша. Ты о чем вообще говоришь? Или я просто перестал тебя понимать?

Антон недовольно поерзал в кресле.

— Да нет, Кира, мне кажется, это я тебя перестал понимать. Где я прокололся, где? И не справедливее ли с твоей стороны было бы сразу высказать мне претензии, чем изводить молчанием? Я, между прочим, не красна девица, я нормально отнесусь к критике. Уж лучше б ты меня отчитал, обматерил, чем вот так молчать и хмуриться. В конце концов, уж коли на то пошло — уволь меня на хрен, если я такой паршивый работник. Чего ты корчишь из себя, я не понимаю?!

Кирилл откинулся за столом, внимательно посмотрел на собеседника, подумал несколько мгновений, словно припоминая давние грехи визави.

— Я что-то пропустил? Я, Антоша, как-то в тему не въезжаю. Это ты сейчас о чем? "Уволь на хрен", "паршивый работник". Это ты цену себе набиваешь? Или, может, где-то слышал звон, да не знаешь, где он? Тогда где слышал, скажи. Я тоже пойду послушаю, может, расскажут, за что тебя на хрен увольнять.

Антон сцепил зубы так, что желваки на скулах заиграли, ответил напряженно:

— Да в том-то и дело, что ничего я не слышал! Ни от тебя, ни от других. Вообще! И целыми днями думаю, гадаю — где я прокололся.

Кирилл подобрался, как для трудного разговора, занервничал, начал постукивать ручкой о столешницу: