Танец блаженных теней (сборник)

Пока пила кофе, я сообразила, что сижу в одних трусах. Джойс и Кэй сняли с меня юбку и блузку. Юбку они вычистили, а блузку, благо та была нейлоновая, выстирали и повесили сушиться в ванной. Я натянула покрывало до подмышек, и Кэй рассмеялась. Она предложила всем кофе. Джойс принесла кофейник и, по инструкции Кэй, подливала мне в чашку, по мере того как я выпивала. Кто-то поинтересовался:

– Ты, наверное, и вправду хотела надраться?

– Нет, – ответила я, слегка надувшись, но послушно прихлебывая кофе. – Я выпила всего два бокала.

Кэй засмеялась:

– Ну, тебе здорово вставило, должна сказать. Как ты думаешь, когда онивернутся?

– Поздно. После часа, наверное.

– К этому времени ты должна быть как огурчик. Выпей еще кофе.

Один из парней позвал Кэй танцевать под проигрыватель. Кэй двигалась очень сексуально, но лицо ее хранило нежное, недосягаемое и снисходительное, немного холодноватое выражение, точно такое, с каким она усаживала меня пить кофе. Парень что-то шептал ей, а она улыбалась и качала головой. Джойс сказала, что проголодалась, и пошла пошарить на кухне – вдруг там есть чипсы, или крекеры, или еще что-нибудь, что можно съесть, не причинив заметного ущерба. Пришел Билл Клайн, сел рядом со мной и стал гладить мне ноги через покрывало. Он ничего не говорил, просто гладил мне ноги и смотрел на меня, и на лице у него было, как мне казалось, такое глупое выражение, полубольное, нелепое и тревожное. Мне было страшно неловко. Я все недоумевала, как это может Билл Клайн, с таким-то выражением лица, выглядеть таким красавцем? Я нервно шевельнула ногами, а он презрительно посмотрел на меня, но гладить не перестал. Тогда я сползла с дивана, завернувшись в покрывало, – мне пришло в голову пойти в ванную и проверить, высохла ли моя блузка. Меня слегка качало, и не знаю зачем, может быть, чтобы показать Биллу Клайну, что он меня ни капли не испугал, я немедленно стала качаться сильнее и выкрикнула:

– Смотрите, как я иду по прямой!

Шатаясь и спотыкаясь, я брела в сторону коридора под всеобщий смех. Я остановилась в дверном проеме между гостиной и коридором, когда ручка входной двери повернулась с коротким сухим щелчком, и все позади меня стихло, кроме музыки, конечно, а вязаное покрывало, вдохновленное каким-то своим собственным утонченным злым умыслом, упало к моим ногам, и вот – о, этот восхитительный миг, развязка хорошо разыгранного фарса! – появились Берриманы, мистер и миссис, с такими лицами, о которых любой старомодный постановщик фарсов мог только мечтать! Они наверняка подготовили эти выражения, разумеется, их невозможно было бы изобразить в момент первоначального шока. Мы так шумели, что они не могли не услышать нас, как только вышли из машины, и по той же самой причине их не услышали мы. Не думаю, что когда-нибудь узнаю, что заставило их вернуться так рано – головная боль, ссора, – я была не в том положении, чтобы задавать вопросы.

Мистер Берриман отвез меня домой. Я не помню, как села в машину, и как нашла одежду и оделась, и что я сказала, если вообще сказала, на прощание миссис Берриман. Я не помню, что стало с моими друзьями, но представляю, как они похватали пальто и разбежались, прикрывая свое бесславное бегство вызывающим ревом мотора. Я помню, как Джойс, с коробкой крекеров в руках, говорила, что мне стало очень плохо оттого, что я переела – кажется, она сказала кислой капусты —за ужином, и позвонила им, чтобы они мне помогли. (Позже, когда я ее спросила, как они это восприняли, она ответила: «Это было бесполезно. От тебя за милю несло».) И еще я помню, как она говорила: «О нет, мистер Берриман, умоляю вас, мама такая нервная, я не представляю, какой это будет шок для нее. Ну, хотите, я на колени встану, только, пожалуйста, пожалуйста, не звоните маме!» Картина коленопреклоненной Джойс не сохранилась в моей памяти – она могла сделать это в любую минуту, но, похоже, угроза так и не была приведена в исполнение.

Мистер Берриман сказал мне:

– Ну, я полагаю, ты понимаешь, что твой сегодняшний проступок крайне серьезен. – Он старался говорить таким тоном, как будто меня должны судить за преступную халатность, а то и чего похуже. – И с моей стороны было бы совершенно неправильно закрыть на это глаза.

Кажется, несмотря на гнев и отвращение ко мне,его беспокоило то, что он везет меня домой в таком состоянии – к моим родителям, людям строгих правил, которые всегда могут сказать, что я нашла спиртное в его доме. Многие ярые трезвенники решат, что этого достаточно, дабы призвать его к ответу, а в городе уйма ярых трезвенников. В его деловых интересах сохранить добрые отношения с жителями города.

– Я думаю, это случилось не впервые, – сказал он. – Если бы впервые, откуда у девочки достанет хитрости долить водой сразу три бутылки? Нет. Ну, в этом случае она была достаточно хитра, чтобы долить, но недостаточно, чтобы догадаться, что я могу уличить ее. Что ты на это скажешь?