Танец богов

— В том-то и загвоздка — я сам этого не знаю, — ответил он, немного растерянно. — Я был ещё слишком мал. Я ровным счетом ничего не помню, а мои родители никогда об этом не говорили. Со мной, по меньшей мере.

— Тогда как ты узнал об этом?

— Я случайно услышал разговор мамы с Еленой. Мама сказала, чтобы мне никогда об этом не рассказывали. По словам врачей из афинской больницы, потрясение было настолько велико, что мой мозг подсознательно заблокировал доступ к этой информации. Похоже, это правда, ведь я по сей день не могу ничего вспомнить. — Он немного помолчал. — Но зато в детские годы меня часто преследовали кошмарные сны. Потом мне уже начало казаться, что они каким-то образом связаны с тем, что со мной произошло. Правда, особого смысла в них не было — какие-то незнакомые люди и… страшное ощущение, как будто я был погребен заживо. И ещё долго потом я боялся находиться в лифтах и вообще ощущал страх перед любым замкнутым пространством. Только в последние годы я научился преодолевать эту боязнь.

Мередит прикоснулась к его руке и сжала её.

— Почему ты мне ничего не рассказывал раньше? — участливо спросила она.

На лицо Александра набежала тень.

— Я никогда ещё не говорил об этом ни одной живой душе, — сказал он. — Даже сейчас это для меня крайне непросто. Мне не нравится, что в моем мозгу существуют такие темные закоулки. Да и потом не так легко признать, что потерял пять лет жизни. Я совершенно не помню ни того, что случилось со мной в Иоаннине, ни того, что были прежде — все воспоминания об этом начисто стерлись из моего сознания.

— Многие люди не помнят себя в детстве, — заметила Мередит. — Ты был ещё ребенок…

— Большинство людей помнит хотя бы что-то, — возразил Александр. — Людей, место, любимую игрушку. Я же не помню ничего. Ничего! Это неправильно.

— Ты сказал, что слышал разговор мамы с Еленой, — напомнила Мередит. — Может быть, она знает?

Александр помотал головой.

— Нет, её наняли гувернанткой лишь два года спустя, когда мне исполнилось семь. Она сама расспрашивала мою маму, когда я случайно подслушал их разговор. Мама сказала ей, что я ни в коем случае не должен знать об этом. И ещё добавила, что Елена, если хочет работать у нас, ни в коем случае не должна упоминать об этом в присутствии моего отца.

Брови Мередит взлетели вверх.

— Почему?

Александр снова замотал головой.

— Должно быть, отец слишком болезненно воспринимал эту тему, — предположил он. — Они с мамой уже потеряли Дэмиана, после чего у мамы последовал один выкидыш за другим. Все их надежды были связаны со мной — мамино здоровье больше не позволяло ей забеременеть. Поэтому со мной для моего отца были связаны последние надежды обрести сына. Точнее — сына и наследника империи Киракисов.

— Да, и это вполне объяснимо, — посочувствовала Мередит.

— Наверное. Жаль, конечно, — вздохнул Александр. — Всю жизнь мои родители мечтали о детях, и надо же — именно с ними судьба обошлась так жестоко. После всего, что им пришлось вынести… — рука Александра погладила Мередит по плоскому животику. — Лично я тоже хотел бы, чтобы у нас было много детишек.

— Тебе просто не терпится увидеть меня толстушкой, — фыркнула Мередит.

— Нет, не толстушкой — расхохотался Александр. — Просто зрелой женщиной. — Он поцеловал её в грудь. — Ты станешь ещё красивее. Для меня, во всяком случае. — Продолжая покрывать тело Мередит поцелуями, Александр приподнял её ночную рубашку.

Мередит обнимала его уже обеими руками. В голову ей вдруг закрались слова Кейси: «Высшее проявление женской любви — ребенок от любимого мужчины». Мередит уже давно мечтала подарить Александру ребенка.

— И зачем тебе лететь в эту Турцию? — пробормотала она. — Лучше бы со мной остался.

— Я вернусь так быстро, что ты даже оглянуться не успеешь, — пообещал Александр, отбрасывая её ночную рубашку в сторону и прижимаясь к Мередит. — Даже быстрее…

Стамбул.

— В Юго-Восточной Азии стало совсем неспокойно, Александр, — мрачно изрек Кафир, невысокий седовласый мужчина с тонкими усиками. — Боюсь, что революция там неизбежна.

Каждое из сказанных Кафиром слов било по голове Александра, словно молот. Ему вдруг показалось, что у него отнимаются ноги. — Как это скажется на наших нефтеразработках в Яванском море? — спросил он, по-прежнему не поворачиваясь к Кафиру и глядя невидящим взором на изящные минареты, прорезавшие линию горизонта.

Кафир нахмурился.

— Плавучие платформы и скважины, принадлежащие корпорации, неизбежно будут национализированы. Двух мнений здесь быть не может.

Александр повернулся и впервые за несколько минут посмотрел ему в лицо.

— Значит мы лишимся их, — медленно, с расстановкой произнес он. — Как, по-вашему, мне следует поступить?

Кафир пожал плечами.

— Вам решать, но, на мой взгляд, вам следовало бы как можно быстрее продать их. Унести ноги, пока ещё есть время.

— Ноги унести, говорите? — Александр насупился. Он сам в свое время настоял на разработку нефтяных месторождений в Яванском море. Это был его самый первый крупный проект в должности председателя Совета директоров корпорации.