И вообще она постаралась припомнить все многочисленные «надо», нарочно, чтобы испортить себе настроение, потому что вряд ли ей удастся заснуть в таком восторженном состоянии.
— И маньяк, — сонно напомнила она себе. — Хорошо, что мы от него удрали…
Хотя, может быть, он и не маньяк. Она вспомнила его лицо, и почему-то больше всего ей вспоминались его глаза — как у щенка потерявшегося, и тут же она и голос его услышала: «Вы прекрасны…»
— Как будто и в самом деле он что-то потерял, а найти не может… Тоже глупость какая: «Вы прекрасны…»
Она повторила эти слова шепотом, и отчего-то ей стало немного грустно и хорошо, потому что она его никогда больше не увидит, что, несомненно, к лучшему, поскольку его появление немного растворило реальность, повредило ее цельному уродству, к которому Катя так старательно себя приучала.
— «Вы прекрасны…»
С этими словами Катя и заснула, улыбаясь. Все попытки напомнить себе о грядущем дне, вернуться в серость потерпели фиаско сейчас. «Ничего, — подумала она, погружаясь в волны сна. — Завтра все само собой разрешится и встанет на свои места…»
ГЛАВА ВТОРАЯ
А еще Катя любила танцевать (глупое занятие для взрослой дамы в глазах обывателя). Особенно так, одной… Как маленькая девочка, увидевшая утро через музыку… Она приоткрыла глаза и привычно нажала на кнопку «плэй». Легко спрыгнула с кровати, подчинившись безупречному джазовому ритму «Братьев Блюз». Ноги стали легкими, словно Катя была не учительницей музыки в частной школе, а солисткой балета. Руки сами потянулись к небу — ибо танец этот утренний иногда Кате казался таким вот своеобразным способом молитвы… В принципе это было верно. Ведь любое искусство и есть немного молитва, попытка поговорить с Богом и что-то у него попросить… Например, удачного дня.
Чего-то не очень большого…
Танцевать-то она никогда не училась, само как-то выходило. Просто Катя умела растворяться в музыке и чувствовать ее изнутри. Она иногда и думала в музыкальном ритме, заменяя слова музыкальными созвучиями. Когда-то давным-давно преподаватели консерватории прочили ей блестящее будущее. Катя усмехнулась — ну прочили, да вот не напророчили…
За стеной Катиного дома все кончалось. И прошлое кончалось, и будущее… Только настоящее. Но стоило ей выйти за пределы своей квартиры, не было больше юной — назло времени! — балерины. Катя становилась серой, как мышка, и незаметной, как стена… Даже ее плечи сами сгибались, пытаясь спрятать ее лицо и особенно — глаза.
И одевалась Катя старательно неприметно. Конечно, у нее и не было особенно приметной одежды, вечно денег не хватало на себя, но она и сама не хотела привлекать к себе внимание…
Как будто это самое «внимание» ничего хорошего ей не сулило. Одни сплошные неприятности, а их в Катиной жизни и так хватало всегда. Просто через край!
Вот и теперь она стояла на остановке, оглушенная звуками
Но автобус не спешил, явно дожидаясь, когда количество людей на остановке станет достаточным для того, чтобы им было трудно дышать. Кате же дышать уже было трудно. Она отошла подальше, и теперь до нее почти не доносился этот омерзительный голос. Переведя дух, Катя сама посмеялась над собой. Ведь она же терпит фальшивые ноты своих учениц… Там все-таки платят деньги, и Катя забывает про свой абсолютный слух. Так почему бы…
— Потому что фальшивую ноту нельзя делать камертоном для других, — пробормотала она.
Ее девочки просто учились музыке. И никому собственной фальши не навязывали…
Дело не в деньгах.
Она чуть не пропустила за своими раздумьями автобус. А заметив его, рванулась — и почти опоздала… В результате первые две остановки ей пришлось ехать на подножке, рискуя упасть, если бы не две стиснувшие ее с обеих сторон полные дамы, разговаривающие поверх ее, Катиной, многострадальной головы.
Дамы с виду были приличными, но почему-то ужасно матерились. «Что-то день у меня сегодня начался чересчур бодряще», — подумала Катя, невольно усмехнувшись.
Одна из дам не преминула это заметить и грозно на Катю уставилась.
Катя почувствовала опасность и втянула голову в плечи — невольно, просто уже давно она к этому привыкла.