Танец души:Стихотворения и поэмы

Если Ленский был юношеским двойником поэта, то в поздние годы Щировский примерил к себе образ Чацкого. За отъездом Чацкого он чувствует желание грибоедовского героя погибнуть от любви. Поэтому заключительные строки «Вальса Грибоедова» звучат как самозаклинание:

Шел снежок, не спеша и не густо…
Елки в святости зимних седин…
И трудящийся рыл гражданин
Уголок оскорбленному чувству.
Но до этого мне далеко…
От любви умирают не часто.
Балерина в телесном трико
Даст мне ручку белей алебастра.
Даст мне нежную ручку – и баста!..
Предрассветных небес молоко,
Дальний вальс утихает легко…
От любви умирают не часто.

Следующее значительное имя – Баратынский. Его строки стали эпиграфом к стихотворению «Убийства, обыски, кочевья…», его именем заканчивается поэма «Ничто»:

…Ты Гамлет! Ты Евгений Баратынский!
О, где вы, «розы Леля?» Nihil. Бред.

Цитируемые Щировским слова относятся к стихотворению «Старик» (1828), в котором 28-летний Баратынский оплакивает свою молодость и уходящее ощущение свежести бытия. Щировский также рано почувствовал себя стариком и вслед Баратынскому нашел для своей поэзии «язык молчания о бывшем и отпетом» («Акростих»; ср. с теми же мыслями Баратынского в стихотворении «Предрассудок»). Как и Баратынского, его привлекал зов прошлого и беспокоили размышления о скорой смерти:

Зачем мне скучная борьба,
Зачем мне звезды, винограды,
Бараны, пастыри, хлеба,
Правительственные парады –
Когда в злокозненной тиши
Разведал старческую грань я:
Певучий умысел души
Зарылся в обморок сознанья,
И близится уже отъезд
Домой, к порогам добрых отчин,
И мир вокруг – не так уж прочен,
И тени тянутся окрест.

(«Звучи, осенняя вода…»)

Любимый Гумилев остался героем одной строфы («Скрябин, Эйнштейн, Пикассо, Гумилев»), но его образность проступает еще в одном фрагменте:

Чтобы снились нам джунгли и звери там
С исступленьем во взорах сторожких…

(«На блюдах почивают пирожные…»)

Однако в целом гумилевского влияния в поэзии Щировского почти нет. Зато очевидно много – есенинского. Вот самые характерные примеры:

Церкви, клуба, жизни мимо
Прохожу я днесь.
Всё легко, всё повторимо,
Всё привычно здесь.
Как же мне не умилиться,
Как же не всплакнуть,
Поглядев на эти лица
И на санный путь?
Ты прошла, о генеральша,
Ты идешь, народ, —
Дальше, дальше, дальше, дальше,
Дальше — всё пройдет.
Дан томительный клубок нам,
Да святится нить…
Но зачем же руки к окнам
Рвутся — стекла бить?

(«Горсовет, ларек, а дальше…»)

Выйду-ка я, погрущу на луну,
Пару селедок потом заверну
В умную о равноправье статью,
Водки хлебну и окно разобью,
Крикну «долой!», захриплю, упаду,
Нос расшибу на классическом льду.
Всю истощу свою бедную прыть —
Чтобы хоть вечер несчастным побыть!

(«Нынче суббота…»)

Как и Есенин, Щировский чувствует себя странником, идущим мимо этого мира, его тяготит советское запланированное счастье, он страстно хочет неповиновения «скучной романтике» мещанского быта. Только Есенин мог бы написать такие строки:

Я думаю: девочка милая,

Дура моя золотая,

Зачем я хвастаю силою,

Умные книги читаю?

Пусть тебе песни нравятся

Этого юного люда.

Ты вырастешь красавицей

Под пигалицыны баллады.

Будь умной: я стар и глуп.

(«Пигалица злополучная…»)