Танец души:Стихотворения и поэмы

Перебирал я на днях письма. Писем – тьма!
Милые разные почерки, подписи… Эх-ма!
(«Эх-ма» – междометье русское, выражает всегда тоску.
Выражение это свойственно нашему мужику.)
Вот подпись «Ляля» и с маленькой буквы написанное «Вы»,
Вот от кузины открытка, на ней изображены львы.
Содержание открытки гадкое: «Денег больше не пришлю».
Вот цикл писем, в которых пишут «люблю».
Вот письма вдовствующей дамы, в которую я был влюблен;
Их очень много. Перечитываю: какой инфантильный тон!
Вот письма поэтов умные, с эрудицией, но почерк – дрянь.
Вот еще письмо, нехорошее, почти непристойная брань.
Их много. Краски различные листков, конвертов, чернил –
Как много милых бывалостей я на черный день сохранил.
Вот теперь посижу, подумаю, погляжу в угловую темноту
И чье-нибудь письмецо пригожее, усмехаясь, перечту.
И грусть моя обыкновенная, людская о прошлом грусть,
Повапленная радужно, знаемая наизусть,
Скользнет по лицу капелькой, попробую – солоно на вкус.
Отложу я письма и отправлюсь на досветки здешних муз.
И Муза моя родимая споет мне, тиха, мила,
О том, как она из лесочка коров домой гнала,
И расспросит меня участливо, хорошо ли в себе таю
Я вечность свою случайную, нелегкую вечность свою.

26 октября 1929, Петербург

ЛАДОНЬ НА ГЛАЗАХ

Нам и пуль роковые свинцы,
Нам и в светлых снегах бубенцы,
Нам и нежность, и книги, и водка.
Но смешна и обидна давно
Потаскухи кривая походка
И невкусно простое вино.

Я впадаю в тебя, гадкий день,

Я впадаю в твою дребедень,
Как впадает в маразм старикашка.
И, вкушая свой утренний чай
Из цветистой фаянсовой чашки,
Сам себе говорю — «не скучай».

Скоро вечер придет посидеть

В мою темную, хладную клеть
Под имперскую, старую крышу…
И, сжимая перстами перо,
Я азийскую флейту услышу
Или модный тромбон «Фигаро».

А кругом и обида, и стыд,

Злится прачка и примус шумит,
И штаны замаравшего сына
Учит отчего гнева лоза.
Но подружка моя Мнемозина
Мне ладонью закроет глаза.

Можно выстроить карточный дом,

Можно черствым и злостным стихом
Современников переупрямить;
Можно просто ценить вечера
И свою олимпийскую память,
Предводящую бегом пера…

Но к чему многомерность планет,

И театр, и завод, и совет,
И отхожее место, и койка —
Если крепче аттических бронь
Эта женская — верно и стойко —
На глазах моих медлит ладонь?

ноябрь 1929, Петербург

МОИМ ГОСТЯМ