Танец любви

Магомед взрывного характера Скобелева побаивался. И потому через братьев Парамоновых, которые по-прежнему продолжали ходить на его холостяцкие вечеринки, пытался с ним помириться. Но Пашка стал пренебрегать воскресными пирушками и больше времени проводил теперь с Катей…

— А что… Баба неглупая, в теле, можно и жениться, — сказал он как-то, сидя в баре за кружкой пива.

В баре тихо поигрывала музыка, и Пашке Скобелеву по-настоящему захотелось семейной жизни. В это время в полупустой бар и заглянул майор Субботин. Оглядевшись по сторонам, он направился к Скобелеву.

— Можно присесть?

— Да, пожалуйста, садись, — кивнул Пашка.

Субботин с двумя кружками пива сел за стол. О старой размолвке они давно забыли, и потому разговор завязался весьма обычный.

У Субботина под глазом был небольшой синяк, и Пашка даже пошутил.

— С моджахедами, что ль, столкнулся!

Майор насчет глаза особо распространяться не стал…

Пробурчав что-то невнятное, он молча, посыпав солью края кружки, отпил. Но что-то его подмывало, и он все же сказал:

— Ты молодой. У тебя еще сохранился бойкий характер.

— Ну и что из этого?

— А то, что можешь владеть собой. А я дурак…

И он снова посыпал края кружки и отпил пива…

— Сколько раз давал себе слово… Сколько раз пытался разорвать с этим прапорщиком Магомедом… и не могу. Ведь знаю, что нехороший он человек, подлый, но не могу.

— Чем же он тебя так привязал? — глубоко вздохнув, заметил Скобелев. — Стаканчиком?

— Глупо, конечно… — Субботин облокотился на руку, задумался. — Глупо…

Он вспомнил, что в последнее его дежурство по части тоже произошло ЧП. Магомед навязал ему своего сержанта начальником караула. Ночью из складов исчезло несколько ящиков с патронами и кое-какое оружие… Все пломбы на месте, а патронов как не бывало.

И виноватых нет. Никто не виноват, в том числе и он. Но все же он боялся, что его накажут, хотя придраться было трудно — пломбы-то на месте… И хотя майора не наказали, но чувствовал он себя плохо. Каким-то внутренним глубоким чутьем понимал, что без Магомеда здесь не обошлось… Потом этими же боеприпасами стреляют в пограничников!

После дежурства он здорово хватанул местной горилки, и ночью, встав опорожниться, стукнулся глазом о тумбочку.

— Мой тебе совет, старший лейтенант, — вдруг с горечью произнес майор Субботин. — Не якшайся с Магомедом. Сторонись его. Это… Одним словом, мафия. Он здесь свои делишки обделывает, а мы, закрыв глаза, ничего не видим… А почему? Боимся! Мы всего боимся! А они, как спрут, нас постепенно обволакивают…

— Много ты ему задолжал? — неожиданно, нахмурившись, спросил Пашка Скобелев.

Майор молча допил кружку.

— Какое дело, кто кому должен. Я о другом. Я о мафии…

— А я о долгах, — спокойно заметил ему Скобелев.

41

Когда Глеб Сухомлинов не ночевал дома, вместо него приходил солдат: Маша боялась одна и, постелив солдату в передней, чувствовала себя спокойно.

В эти дни на заставе было невероятно тихо, и она даже побаивалась, как бы «не сглазить».

Маша читала книгу и думала о своих прежних временах: сейчас девичья жизнь казалась смешной, незримо далекой и даже во многом наивной…

«Многое мы по молодости не понимали».

Она глянула в окно и увидела солдата-почтальона. Маша отложила книгу и сама пошла встречать его.

Конечно, письмо от Димки Разина. Все тот же размашистый неудовлетворенный почерк, которым он всегда писал им письма.

Она быстро распечатала конверт и ужаснулась от первых же строк…

«Глеб, Машенька, мои любимые люди, ну вот и все кончено, хуже и не придумаешь! Нет уже прежнего Димки Разина, разбитного фасонистого пацана… А есть Разин, который прикован к госпитальной постели и который теперь смотрит пустыми глазами в недавно побеленный потолок палаты. Я уже не плачу, я уже отплакался…»

У Маши навернулись слезы. Вот этого она никак не ожидала. Взглянула в окно. Оттуда лилось солнце, так что в комнате становилось жарко.

«Димка, так что же с тобою?»

Маша боялась читать дальше. В конце концов, преодолев себя, она быстро побежала глазами по строчкам…

Димка писал, что он тяжело ранен, у него перебита нога и что, возможно, ему ее отнимут… Думать об этом, конечно, больно, но такова его судьба. Видимо, на роду так написано…

С левой рукой — тоже неважно. Она повисла как плеть… В общем, он выпишется из госпиталя калекой, и тогда для него начнется жизнь инвалида.

Маша в отчаянии ходила по комнате. Она не верила ни одной строчке. Конечно, он все придумал, чтобы разжалобить ее…

И в то же время глубокое чувство больно било по сознанию — вероятнее всего, это правда!

Маша не выдержала и полная беспокойства пошла на заставу.

Глеб сидел в канцелярии с Романом Босых.

— Ты что? — удивился он, зная, что Маша редко когда заходила в заставский корпус.

— Письмо от Димы Разина. Я ничего не понимаю… и понимать не хочу.

Глеб быстро прочитал письмо.

— А чего здесь не понять. Все ясно как белый день. — Но губы его задрожали.

— Но почему так? Почему так? — заплакала Маша.

Глеб тяжеловато встал.

— Пойдем на воздух, Маша, здесь страшно душно!..

Они вышли на заставское крыльцо.