Танец любви

Глеб виновато посмотрел на Машу — ее лицо выражало недовольство, но он все же пошел: с Анфисой было интересно, да и Маша должна знать, что он к ней не привязан — довольно с нее собачонки Димки…

И Маша танцевала с Разиным, изредка поглядывая на Глеба, но как поглядывала…

Димка понимал это и старался хоть как-то отвлечь ее.

— Ты знаешь, однажды вместе с Пушкиным в карете ехал Дуров, брат Надежды Дуровой… И Пушкину захотелось увидеть эту девчонку, у которой короткая мужская стрижка, черный сюртук и брюки лосиной кожи, а в петлице сюртука — Георгиевский крест…

— Дима, я видела «Гусарскую балладу»…

— Но пойми, скрыться под мужским именем… Нет, ты подумай…

— Ты что, предлагаешь мне? Дима, я не Надежда Дурова.

Димка зло посмотрел в сторону Глеба и замолчал.

Музыка не мешала Глебу размышлять об Анфисе — смелость города берет! Дали бы ей волю, сколько ребят окрутила бы. И сколько она их, молочных, трусливо жаждущих, еще испортит…

— Все, мать! — сказал он Анфисе. — Я с тобой устал. Дай жеребцу отдыха. — И подошел к Маше.

Анфиса лишь усмехнулась: поклонников у нее было хоть отбавляй, но она выбрала именно Саню Вербицкого — тому, черт возьми, любая под стать, была бы огневая.

Маша не корила: тихое блаженство нахлынуло на нее. Глеб это чувствовал и радовался тому, что Маша по духу ближе ему, чем Анфиса. Правда, Анфиса еще пыталась сманить кадета, но, видя безрезультатность, быстро остыла.

— Сегодня твоя взяла, — зло сказала она и незаметно больно ущипнула Машу.

Дискотека близилась к финалу, и многие уже теснились к выходу: суворовцев поджимало время, а те, кто имел на руках увольнительную, рассчитывали на провожание. Глеб пошел с Машей, и обиженному Димке ничего не оставалось, как пойти с Любой Котовой, подругой Маши.

Многое отдал бы Димка за то, чтобы узнать, о чем там говорили Глеб и Маша. С Любой было нормально — и все же не то. Он был рассеян, словно отбывал наряд, и Любе, которой он, видимо, нравился, не по душе было такое поведение.

Они стояли в каком-то обшарпанном подъезде, наверху тускло горела лампочка. Прижав Любу и обняв ее, Димка вяло целовался.

— А ты можешь по-суворовски? — вдруг хитро сказала Люба.

По-суворовски? Димка вспомнил, что по-суворовски это «с язычком», чтобы, как говорил специалист по поцелуям Карсавин, «все работало в унисон». Но Димка, чувствуя, как млеет Люба, не получал от этого большого удовольствия — так, одно баловство! Ему быстро надоело все.

— Ты знаешь, — сказал он, — мне пора возвращаться.

— Боишься наших пацанов?

— Нет, командира роты.

Он быстро проводил недовольную Любу и остался один возле метро. Сновали люди, все куда-то торопились. Лишь Димке идти было некуда. Он думал о Маше… Неужели ей нужен Глеб? А она Глебу? Он был уверен, что Глебу она не нужна. Вот тебе и ситуация под названием жизнь. Димка тяжело вздохнул и подошел к автомату. Поискал монету, поднял трубку. Звонкий голос Саньки Вербицкого.

— Ты один? — с надеждой спросил Димка.

— Нет, с Анфисой.

— Что она делает? — глуповато, словно в шутку, спросил Димка.

— Что делает? Да вон, лежит голая на диване.

И Вербицкий повесил трубку. Димка знал, что он врет, подлец, но настроение тем не менее было испорчено.

— Черт с ними! — вскипел Димка и пошел от метро прочь куда глаза глядят… Димка был страшно обижен и огорчен.

…А в Суворовском после дискотеки — глухая тишина. Дневальный Пашка Скобелев по приказу дежурного наводил порядок и ругал на чем свет стоит тех, кто недавно здесь так лихо прыгал и орал.

12

В кабинете начальника училища двое — генерал-майор Репин и полковник Юферов. Речь шла об уличной драке. Как люди взрослые, они и о драке говорили по-взрослому.

— Несостоятельными оказались сержанты, — веско заметил Юферов, — они должны были…

В карих глазах генерала пробежала усмешка.

— Должны, да расплатились. Полковник Юферов, вы же бывший суворовец, скажите по-честному, вы лично участвовали в подобных драках? Насколько мне известно, они не только результат наших с вами недоработок…

Юферов смутился, оторопело посмотрел на генерала.

— Черт возьми, всякое бывало…

— Так, видимо, с этого и надо начинать. Вот кто-то мне рассказал или я сам прочитал, не помню, но факт остается фактом: приехали немецкие ребята из города-побратима и пошли прогуляться, а местные подростки их избили… Не с нашей улицы, чужаки! Между прочим, мало-мальски разбирающийся в этологии — в поведении животных, — может этой сворой управлять за раз плюнуть: они не делают ничего такого, что не было бы описано у Лоренца и других натуралистов, наблюдавших за муравейниками, за роями пчел… Обыкновенный закон территории. Иерархия. Общая реакция на чужого. И ведь доходит до самопожертвования: сдохну, но нога рыжего муравья в мой муравейник не ступит.

— Нам от этого не легче, — жестко сказал Юферов. — Ваши слова, товарищ генерал, как бы оправдание безнравственным поступкам суворовцев.

— Не совсем. Просто хочу понять смысл их действий. Одни бьют — другие отвечают. Так что отчислять никого из суворовцев не будем. Лучше покумекаем, полковник Юферов, как быть дальше.