Танец любви

Прапорщика не было на месте. Тогда появился новый клич: искать литератора, капитана Колесникова! И тут Димка вдруг увидел Глеба Сухомлинова и идущего с ним рядом, оживленно разговаривающего Вербицкого.

Оказывается, они на КПП встретили подполковника Орлова, который чуть не зарубил Вербицкому журфак.

История перед выпуском нашумевшая… Дежурный по училищу, подполковник Орлов, застал Вербицкого и еще одного суворовца в столовой, в то время как рота уже поужинала.

— В чем дело, товарищи суворовцы? — пробасил дежурный по училищу.

Вербицкий даже не встал, но другой суворовец вскочил и молча стоял навытяжку.

Саня лишь прогнусавил:

— Дело в том, товарищ подполковник, что немного припоздали…

Подполковник Орлов взорвался:

— Товарищ суворовец, будьте любезны встать, когда с вами разговаривает офицер, к тому же дежурный по училищу. Почему, я спрашиваю, вы на ужине не с ротой…

Вербицкий неохотно встал.

— Я же сказал, припоздали немного… Из чего, товарищ подполковник, сыр-бор-то…

— Вы, молодой человек, кажется в журналистику навострились. Боюсь, что у вас это не получится. Я завтра утром обо всем доложу генералу.

Суворовец, спутник Вербицкого, ходил потом к дежурному по училищу и извинялся. Подполковник даже удивился.

— У меня к вам претензий нет. А вот Вербицкий… зарвался!

На просьбы ребят пойти и извиниться, Вербицкий лишь ухмылялся.

— Тоже кочка на ровном месте! Придрался, а я пойду унижаться перед ним. Фигу!

Подполковник Орлов доложил генералу. Тот, естественно, возмутился и на утреннем разводе резко бросил:

— Все. Ворота на журфак ему закрыты.

Вербицкий переживал, но набрав в рот воды молчал. Отец его ходил к генералу, а тот только развел руками.

В роте решили: судьба-индейка, и это перед выпуском. Каково же было удивление, когда в самую-самую последнюю минуту, когда Саня получал направление на учебу, в строчке «куда» жирными буквами было написано: «военный факультет журналистики».

От неожиданности у Вербицкого брызнули слезы.

…И вот подполковник Орлов, увидев как-то Вербицкого, язвительно заметил:

— МосВОКУ?

— Да нет, товарищ подполковник, журфак. Господь справедлив.

…Окружив Вербицкого и Сухомлинова, все наперебой хвастались своими училищами. Сухомлинов слушал серьезно, чувствуя, что еще не потерял авторитет. Он, как и прежде, выделялся…

Тем временем некоторых искателей приключений, по распоряжению дежурного по училищу, вышвырнули за ворота суворовского. Размахивая руками, на потрескивающем морозце они горячо доказывали солдату, что «их не поняли».

А в клубе уже шел концерт суворовской самодеятельности.

Туда и направились Сухомлинов, Вербицкий и Разин, который заметно оживился. Но его по-прежнему мучил вопрос: где Маша?

Глеб понял Димку.

— Она в театре, — коротко сказал Глеб. — Я проводил ее. Заодно по дороге и потрепался с нею.

— Как? Мы же договорились…

— Между прочим, о чем?

— Всегда быть вместе. А ты без меня…

— Это было раньше. А теперь мы взрослеем и из мальчишек превращаемся в мужчин, не так ли?

— Она — не самка, а ты — не самец.

— К сожалению, она — самка, а я, Разин, да будет тебе известно, самец.

— А дружба?

— На то мы и друзья, чтобы понимать друг друга.

Димка заткнулся и весь концерт молчал с надутыми губами.

6

В Пограничном институте служба шла волнами. Димка жил с Глебом, как кошка с собакой, но в одной конуре. Когда Разин обижался, Сухомлинов лишь пожимал плечами, словно обиды Димки — мелочь, на которую и не стоит обращать внимания.

Сухомлинов всегда поступал так, как считал нужным.

Разина больше всего обижала его педантичность.

— Глеб, это ты запихнул меня в наряд?

— Ну, я.

— Но у меня же с тобою билеты в театр? В театр!

— Знаю. Но заболел Кошелев, лежит в санчасти. Другие уже были или в карауле, или в патруле. Остается тебе. Они же не ломовые.

— Но поставь же кого-нибудь! Что тебе, жалко?

— Не могу. Потому и жалко.

«Отпахав» наряд, Димка как-то прилег на койку к Глебу. Лежал с краю молча. Глеб обнял его рукой. Видимо, это нужно было понимать, как мировую.

— И все же ты «поц», — не выдержал Димка.

Глеб, улыбаясь в душе, промолчал.

На третьем курсе на полигоне водили бронетранспортеры. Сухомлинов в технике разбирался с детства. Он легко, даже изящно управлял машиной. Разину, как всегда, не везло — обязательно что-нибудь у него не так.

Однажды солдат-водитель, вылезая из бронетранспортера, зло сказал:

— Я ему втолковываю… а он все равно жмет не на те рычаги. Хоть гаечным ключом по башке!

Димке грозила двойка по вождению. Он ходил за Глебом, умоляя его что-нибудь придумать.

Тяжело вздохнув, Глеб, понимая, что тот не отвяжется, все же «смухлевал» — проехал за Разина, заработав ему четверку. Потом признался:

— Очень боялся, что поставят пятерку. Подполковник не поверит…

Но Разин сиял:

— Хорошо иметь много приятелей, но лучше — одного настоящего друга!

Сухомлинов усмехнулся:

— В последний раз… Так и знай, Димон. Дошло?

До Димки, конечно, не дошло. Он во всех красках расписывал Маше, как они надули на вождении. Разин оставался мальчишкой — милым, опрятным «ботаником». Таких в обычных школах любят, а в военных училищах к ним относятся иронически.