Танец меча

— Он сам себя отпустил к мраку, — строго по­правил Троил. — Мы только позволили этому со­вершиться. Иногда, чтобы выколотить пыльный ко­вер, надо долго бить его палкой. Разумеется, ковру сложно поверить, что все происходит в его инте­ресах.

— Хорошо! Я понимаю, — уступил Эссиорх. — Выбор мальчишки был свободным. Начни мы удер­живать Мефа, он стал бы сражаться со светом за свое право выбрать мрак. И после невнятно прожитого детства выбрал бы его в итоге. Но сейчас-то Меф по­рвал с прошлым!

Не спеша отвечать, Троил подышал на стекло, извлек из воздуха перо пегаса и несколькими бы­стрыми и точными штрихами обозначил портрет Мефа. Это был, вне всякого сомнения, Меф, но Меф. неуловимо похожий на Арея. Эссиорх как художник улавливал сходство, но затруднялся сказать, в чем оно заключалось. В повороте шеи? В изломе бровей? В упрямстве чуть опущенного книзу рта?

— Меф порвал с явным мраком. С Лигулом, но не с Ареем. Лигул — закапанный чернильной кровью бухгалтер. Трудно найти юношу с сохранным эйдосом, который сознательно выбрал бы Лигула своим идеалом. А вот не лишенный благородства пират, изредка по настроению защищающий вдов и сирот, презирающий разом и свет, и мрак и текущий будто собственным путем, привлечет немало сердец… Го­раздо больше Лигула, уж поверь мне.

В голосе Троила, когда он говорил об Арее, Эссиорху почудилось сожаление. Перо пегаса продол­жало скользить по портрету Мефа, меняя его. Еще несколько штрихов по запотевшему стеклу — и Меф исчез без следа. Теперь это был Арей.

— Вы часто думаете о нем? — спросил Эссиорх.

— Порой думаю. Я помню его прежнего, когда он был созданием света, яркий, парадоксальный, независимый. А как бесстрашен в полете! Прыгал с огромной высоты, а у самой земли уже разбрасывал крылья и взмывал. Трое попытались повторить то же самое, и все переломали себе кости. Хорошо, что в Эдеме нет смерти. А вот на флейте играл так себе, средненько.

Эссиорх неплохо знал историю Эдема, но все же представить себе крылатого Арея ему было непросто.

— Арей летал? — недоверчиво переспросил он.

Троил скользнул глазами по звездному небу, точ­но пытаясь угнаться за чем-то, за чем угнаться не­возможно.

— Еще как. И Хоорс летал. И Кводнон. И Лигул. Хотя Лигул, мне кажется, никогда не получал удовольствия от полета, а так… добирался до пункта назначения. Потом Кводнон, Лигул и прочие отпали, а с ними неожиданно для меня отпал и Арей. Хотя я не сказал бы, что он якшался с этой братией. Арей всегда был сам по себе.

— Ну Кводнон с Лигулом понятно. А Арей почему?

— Бунтарство? Беспокойная натура? Не знаю. Подозреваю, что заигрался сам в себя. Все слишком легко ему давалось. Он не знал, что такое страх, не понимал, что такое боль, не ведал, что такое неуда­ча. Вообще плохо осознавал, что значит «нет» и как это — «наступить на себя». Ни в чем не встречал ни­каких препятствий.

Эссиорх слушал, затаив дыхание. Перо больше нe касалось стекла, замерев в руке Троила.

— В себя играть всегда интересно. Особенно когда все вокруг не такие блестящие. Медленнее со­ображают, хуже летают, — печально заключил гене­ральный страж.

Он смотрел на стекло, с которого медленно ис­чезал Арей. Эссиорху казалось, Троил разговаривает не столько с ним, сколько с тающим рисунком.

— Свет… не я, конечно, а истинный свет, призвав­ший к жизни и стражей, и людей… больше не давал отпавшим сил. То, что у них оставалось, они быстро растратили. Там, где некогда пылало солнце, обра­зовалась черная дыра. Мрак же… ну, а что мог дать им мрак, нелепая фикция, возникшая только при их отпадении?

— Эйдосы, — подсказал Эссиорх.

— Ну да, эйдосы, — согласился Троил. — Тогда они и стали охотиться за ними, чтобы получать ча-стицы абсолютного света. Стали портить людей, разлагать их, просачиваться в человеческий мир, влиять на его историю. Хорошее таяло, плохое уси­ливалось. То, что было прекрасным, сделалось уродливым. Кводнон с Лигулом деградировали быстро. Они даже и внешне сильно изменились. Лигул — горбун, а Кводнон — страж-половинка. Наполовину уродливый и мумифицировавшийся — наполовину прекрасный. Мерзкое зрелище!

— А Арей сильно изменился?

— Внешне нет. Разве что погрузнел и утратил крылья. Но внутри он закопченный и выгоревший, как дворец после пожара. Возможно, одна-две ком­наты уцелели и, если видеть только их, кажется, что и пожара никакого не было. Сегодняшний Арей — немного опереточное, действительно несчастное, больное, но до сих пор крайне эффективное зло. Не будь таких, как он, в ком дурное и хорошее искаже­но и перемешано, кто пошел бы за Лигулом?

Троил оглянулся. На стекле больше ничего не было. Даже глаз.

— Теперь о Мефодии! Что меня в нем тревожит? Он не готов расстаться ни со своим мечом, ни со своими силами. Он заигрался в особенного юношу с необычной судьбой.

— Он не собирается отдавать их мраку! — твердо возразил Эссиорх.

— Но он не готов отдать их и свету. В его со­знании три ящика — свет, мрак и Меф. На самом же деле ящиков всего два.

— Дафна говорит, он называет себя «союзником света». Разве это плохо?