Танец мотылька

Марк выдавливает из баночки немного масла на ладони и растирает их между собой. Осторожно касается пальцами плеч, перекидывая мои рыжие волосы вперед. Закрываю глаза, и сдерживаю трепыхание ресниц. Широкие ладони, будто созданы для ласк — знают, что делают. Дергаюсь, понимая, что завожусь — жар опускается ниже и ниже. Он разрастается, стоит только сделать вдох и услышать снова мужской запах, напоминающий папин шампунь с нероли[1], и приправленный мускатным орехом.

И я, кажется, забываю обо всех переживаниях, которые накатили несколько минут назад. Хватаюсь за край трезвого ума и собираюсь встать.

Марк, будто чувствуя мое напряжение, прижимает пальцы сильнее и выдавливает из меня тихий стон. Боль и наслаждение катятся по венам.

Сначала руки невесомо скользят по шее, затем медленно и нежно гладят затылок и запускают пятерни в мои волосы. Марк массирует кожу головы, опускается и поглаживает трапецию, растирая неспешно, но глубоко.

Удивительно странные эмоции, как взбесившаяся лава в застывшем вулкане, накатывают с новой силой и затмевают старые чувства. Я тихо радуюсь, так как очень давно не могла избавиться от гнетущей дыры в сердце из-за некоторых событий. Но не будем об этом.

Закрыв глаза, выдыхаю и смущаюсь, когда получилось слишком порывисто. Марк чуть слышно хихикает. Я хочу встать, но он удерживает меня и снова придавливает к стулу.

— Все нормально, расслабься. Не укушу.

Хочется верить.

— Марк, скажи, я изменилась после аварии? — начинаю, пытаясь выкарабкаться из плена сумасшедшего влечения к чужому человеку. Мне нужно отвлечься, поговорить. Так или иначе, надо узнать «мужа» поближе. Ну, или идти в ЗАГС — разводиться. Потому что другого выхода я не вижу. Раньше времени я не могла настаивать на этом, вдруг, все-таки, амнезия. Почему в голове занозой сидит другая память, я даже не задумывалась. Подумаю позже.

«Муж» проводит ладонью по моему плечу и спускается, массируя руки, к запястью. Волна приятных мурашек налетает с такой силой, что у меня кружится голова. Вцепляюсь в табуретку, чувствуя, как деревенеют пальцы.

— Немного, совсем немного, — проговаривает Марк у самого уха. Я чувствую, как он дышит и не могу пошевелиться. Слишком тревожно на душе от этих прикосновений. Невероятно тревожно. До остановки сердца.

— Ты понимаешь, что мне тяжело воспринимать происходящее? Для меня все по-новому. Ты — новый.

— Я знаю, — шепчет и целует скулу, вытянувшись еще сильней из-за спины. Его длинные волосы щекочут шею. Ловлю новую волну мурашек. Так играть невозможно. Муж или не муж?

Марк прокладывает дорожку назад, по руке к плечам, затем опускается к ключице. Разминает ее и небрежно опускается ниже. Перехватываю его пальцы.

— Не нужно. Не сейчас.

— Но я же вижу, что ты чувствуешь. Позволь. Ты помнишь их — мои прикосновения.

— Ты делаешь мне приятно, мне нет смысла скрывать, но морально я не могу. Это неправильно. Словно я надела чужую обувь: удобную, красивую, но не свою.

— Но я же твой, — чуть поворачивает мой подбородок к себе, и я сталкиваюсь с его васильковым взглядом. Снова эти снежинки!

— Марк, твои глаза…

— Что? — он переходит вперед и присаживается рядом на диван напротив. Тянет меня к себе. Я пытаюсь прикрыться и схватить футболку, но он отбрасывает ее в сторону.

— У тебя в глазах какой-то блеск, — говорю я, и чувствую, как напряглись на мгновение его пальцы.

— Тебе показалось, — мужчина порывисто прижимает меня к своему громадному плечу. Да так сильно, что я уже не могу ничего сказать.

Слышу биение наших сердец и запах Марка. Он гладит руки, переплетает наши пальцы, отчего не выходит усмирить дыхание. Снова появляется жгучее желание выбраться на балкон.

— Мне нужно подышать.

— Там жарко. Если захочешь, вечером пройдемся по парку.

— И что мне дома делать весь день? Я не выдержу в четырех стенах. Отвези меня к маме.

Он сжимает мне ладонь до боли, затем шумно выдыхает.

— Вика, только ты не волнуйся.

— О чем ты? — а сердце уже пропустило удар.

Марк не отпускает меня. Я поднимаю голову и пытаюсь заглянуть в его глаза. Замечаю, как утончились мужские губы, как дернулись вниз их уголки.

— Вика, родители погибли еще два года назад.

Сказать, что меня прошибло током — ничего не сказать. Я превращаюсь в ток. Вцепляюсь огрызками ногтей в его руку и скриплю зубами.

— Нехорошая шутка… — процеживаю и резко встаю. Хватаю футболку и надеваю ее трясущимися руками.

— Медди, это сложно, я понимаю, но…

— Не называй меня так! — кричу. Истерично, не сдержанно, до хрипа в голосе. — Ты врешь! Я это чувствую, это не может быть правдой.

— С чего ты решила, что я обманываю? — спокойно холодно отвечает Марк и отклоняется на спинку дивана.

— Просто вот здесь скребет, когда смотрю на тебя, — показываю на грудь и направляюсь из комнаты. На пороге оборачиваюсь, и бросаю ему: — Только я не понимаю зачем тебе все это.

— Что это? Золотая, ты несешь чушь!

— Чушь — это то, что сейчас со мной происходит. Я всю жизнь посвятила танцам, у меня хорошие добрые родители, внимательный брат, и живу я одна!

— Нет, со мной. Или штамп в паспорте и кольца уже не доказательство?