Танец мотыльков над сухой землей

Уезжая в дальние страны, в теплые края, Дина Рубина привезла ко мне домой в авоське голову негра из терракоты в натуральную величину, фрагмент скульптуры Родена. Мы водрузили ее на шкаф, и два десятка лет африканец Саймон приветливо парил надо мной и обозревал с высоты окрестности. Когда Дина вернулась на два года из Иерусалима в Москву, я ей притащила — в той же авоське — эту голову на побывку. В доме гостила приятельница.

— Всю ночь за стенкой я слышала незатихающие шаги, — рассказывала потом Динка, — а утром на кухню выскакивает моя гостья, всклокоченная, чуть не плача, и говорит: «Умоляю! Заберите от меня эту ужасную башку!!! Ночь напролет она глядела на меня, не мигая. Я не сомкнула глаз! Сначала я отвернула ее лицом к стенке. Потом накрыла одеялом. Но ощущение, что я в комнате не одна, не покидало меня ни на миг!!!»

Я забрала у них Саймона, и он опять воспарил надо мной, и уж отныне пребудет у меня на шкафу до тех пор, пока светит Солнце и крутится Земля.

* * *

Пишу рекомендации в Федеральную программу поддержки издания книг — по большей части, своим ученикам — и учителям.

— Пишет-пишет, восхваляет, — сочувствует мне Леня. — Одних никто не знает, других уже все забыли.

* * *

В метро подъезжает поезд, а там пассажиры — в черном, мрачные, угрюмые.

Я говорю Лёне:

— Давай подождем следующего?

— А ты что думаешь? — он говорит. — Следующий приедет — там все будут в желтом и оранжевом?

* * *

Захожу в ЦДЛ и показываю удостоверение охраннику. Он молча, удивленно на меня посмотрел и пропустил. Дома я обнаружила, что это был постоянный пропуск на территорию Ваганьковского колумбария. С печатью «Ритуальное обслуживание Ваганьковского кладбища».

* * *

Из Интернета:

«Всем известно, что самый оптимистичный человек на Земле — это Марина Москвина. И каждая ее последующая книга обрастает все новыми и новыми историями…»

«…Или очень хорошо забытыми старыми…» — подхватывает кто-то.

* * *

Пью томатный сок и подозреваю, что он подкис.

Леня обнюхал его и сказал:

— Если б я был шеф-поваром гарнизонной столовой, офицерам я бы не стал давать этот сок, а солдатам бы дал.

* * *

Гуляю в Ботаническом саду, весна, сакуры цветут, распевают птицы, по тропинке движется благообразный мужчина — и он говорит по мобильному телефону, очень въедливо:

— Разница в том, что тебе она стоит поперек горла, а мне она поперек горла не стоит!..

* * *

Идем мы как-то по Бронной. Даур Зантария махнул в сторону площади Пушкина и сказал:

— Вон там могло бы быть и море.

* * *

— Как тот, кто прыгает в пропасть, чтобы не упасть в нее… — начинал Даур.

— Все эзопствуешь? — спрашивала Татьяна Бек.

* * *

Сергей Бархин позвонил поздравить с наступающим Новым годом. Я стала ему говорить о своей любви, желать счастья.

— Теперь уже, в старости, — он сказал, — понимаешь: главное — чтобы с близкими все было нормально, ну, и спокойствие какое-то душевное…

— Да, — согласилась я, — в старости уже лучше думать не о счастье, а… о блаженстве!

Он замолчал.

— Ты не согласен?

— Нет, я просто записываю то, что ты сказала, я сейчас пишу книгу «Заветы» — ну, не «Заветы», а «Заветки» — в этих записях, может, не так много мудрости, а скорее память о тех людяхи о том моменте. Ну, — сказал Сергей Михайлович, — желаю тебе скромных успехов в литературе. А Лёне больших успехов в искусстве.

* * *

— Ой, в день моего 65-летия, — говорит Алла, — открываю глаза, и вся липа передо мной… увешана розами. Я онемела. Оказывается, кто-то выкинул старый букет и еще обновил к обеду — то были только пурпурные, а теперь белые появились. Я стала скандал затевать снизу вверх, потом унялась, потому что их унесло пургой. Зато моя соседка Оля мне два раза дарила букет роз. Сказала — первый был недостаточно свеж, а этот в самый раз. Она работает в ЦДЛ, вчера там прощались с Людмилой Гурченко, и, видимо, у нее осталось от прощальной панихиды…

* * *

Мы с карикатуристами празднуем Первое апреля в клубе «Петрович». Я смотрю, у меня нет вилки.

Сергей Тюнин берет со стола первую попавшуюся вилку, неизвестно чью:

— А вот вилка — тебя не устраивает?

— Я боюсь брать чужие вилки, — отвечаю. — Можно подцепить какое-нибудь мелкое, но досадное венерическое заболевание.

Он эту вилку тщательно вылизывает и дает мне.

— На, — говорит, — возьми и спокойно ешь.

* * *

В книжном магазине «Москва» ко мне подрулил бородатый поддатый мужик с увесистой болотного цвета книжищей стихов. И говорит:

— Вы только взгляните, какая замечательная книга.

— Нет, я не могу ее у вас купить, — отвечаю, наметанным взглядом вижу, что автор.

— Да не у меня, — говорит, — а в кассе.

— Нет, нет и нет! — произношу окрепшим голосом.

— Вы хотя бы посмотрите — кто тут в предисловии — Окуджава, Слуцкий! Не надо покупать, черт с вами, просто посмотрите!!!Возьмите в руки, повертите, хотя бы полистайте для приличия. Увидите — вам понравится.

Хотела ему сказать: брось, дружище, не подходи, не проси. А он не отпускает, опутывает нитями своей биографии: