Танец огня

Мансур спрыгнул рядом с ней с лестницы. Она не видела в темноте, были ли на него лице эмоции при виде Малина и других силуэтов во тьме. Сейчас они поднимут тревогу, побегут с мечами в крепость защищать то, что смогут. Это была ясная мысль, враг играл с ними, приходя по ночам, в кошки-мышки, и теперь она это понимала.

К утру история Алмирии будет у всех на языках. Эта история разлетится на юг, по реке Гадлан, доберется до столицы. О красных реках на улицах, о головах пяти лордов на пиках над бойницами крепости, о телах, что были искалечены на улицах. Лорд Ферран среди них будет главным, и он будет выглядеть строгим, даже когда птицы выклюют его глаза. Смерти того дня исчислялись тысячами. Говорили, даже века спустя город не отмоют от крови и призраков.

Глубоко в ночи Намир поскальзывалась на камнях, покрытых кровью, несла в руках раненого мужчину, рыдающего кровью. Она кричала, пробиваясь среди безликих воинов. Она увидела, когда на миг вышла луна, худое лицо мальчика в шрамах под капюшоном танцующих с огнем. Его глаза были большими, он выглядел почти невинно, словно резня вокруг его потрясала. Но он возвышался над ней, черты пропали под капюшоном, и его меч двигался, не показывая милосердия или страха.

Намир Хазан не знала, что так будет, когда только спустилась с бойницы и обнаружила своих людей мертвыми. Она побежала во тьму крепости. Юный принц следовал за ней.

* * *

Он боялся приходить сюда, хоть и не сказал Джулиен. Не потому, что мог отдать жизнь за Лин Амаристот. Мужчина должен был осознавать свою ценность и место в мире, собираясь умереть. В последний раз в Другом мире Валанир Окун видел отражение этого: он не знал, что тогда была правда.

Ритуал жертвы, который он делал ради любви, был еще и против этого изображения: о Пророке, которым он не хотел быть.

Кто ты, Лин Амаристот? Он хотел знать, думал о том, как в ней сменялись огонь и лед, но он хотел, чтобы она узнала этот ответ сама. Не раскрыла его так поздно, как сделал он.

Он был в коридоре, что тянулся бесконечно, он уже был тут раз. Он привел себя сюда песней. В этот раз он знал, куда попадет, ведь продумал этот путь: он найдет за одной из дверей Лин, которую сделал годы назад Пророком. Он не был уверен, знала ли она об его присутствии, и как это работало. Но Валанир Окун думал, что если чары вернулись, и Пророк мог так убить своего создателя, он мог и предложить жизнь. Ведь у всех чар был двойник — свет и тень.

Он принесет так свет. В этот раз.

Это была расплата за грехи.

Вот она.

Метка вокруг его глаза пылала, сияла сама по себе, не отражая свет луны.

Его потянуло вперед, его звало эхо песни, которую он создал. Мелодия, элегия о жизни Лин, какой он ее видел, которая отличалась от того, как сама Придворная поэтесса это видела. Он слышал ноты своей музыки, они вели его вперед, и когда он выбрал дверь, он ждал, что она будет на другой стороне.

Но Валанира Окуна встретил ледяной ветер, тишина, и песня резко пропала. Шок пронзил его, жертва была напрасной, а он не это планировал. Голос пропал, его искусство, слова и все остальное провалилось в воющую дыру боли.

Там ждала не Лин.

* * *

Она увидела перемену в его глазах, зрачки расплывались, как чернила на бумаге, и зеленое почти пропало. Его лицо стало белым, испугав ее. Джулиен кричала ему в лицо.

Его челюсть опустилась, звук, что вылетал из его рта, был жутким. С этим звуком трещала ветвь дерева, но звук продолжался, и он не должен был звучать изо рта человека. Его глаза все сильнее чернели, пропали уже и белки. Его глаза были дырами. И трещащий звук продолжался.

Она шептала его имя. Ее ужас был абсолютным, она смотрела на него лицо, и ей казалось, что резьба на стенах оживает по сторонам: драконы и женщины, поэты и рыцари раскрывали рты, насмехаясь над ужасом в этой комнате. Лиры замерли на местах.

Но хуже было, когда он ответил. Когда он произнес ее имя с этим хрипом. Он выдавил сквозь сжатые губы:

— Я провалился. Ты попробуешь сделать, что… я не смог?

— Валанир… как?

— Ты принимаешь это?

— Что…

— Ты принимаешь это?

Она смотрела в его глаза, задержав дыхание.

— Да.

Пророк схватил правой рукой Серебряную ветвь перед собой, охнул, словно она пронзила его светом. Серебро озарило его лицо, смягчившееся с жутким цветом. Его левая рука потянулась к Джулиен. Она пыталась схватить его за руку, но он тянулся вперед, мог вот-вот упасть. Но не упал. Он прижал ладонь к ее лбу. Его кожа была как высохшее дерево. Но Валанир Окун своим голосом произнес последние слова. Метка на его глазу вобрала в себя свет Серебряной ветви и пылала, как звезда.

— Все, что во мне… тебе, — он обмяк, рухнул на колени. — Боги. Простите меня.

Свет вокруг его глаза угас. Умер. Джулиен смотрела: метка Пророка пропала с лица Валанира.

Сначала она онемела. Мир застыл вокруг нее. Она видела, как Валанир Окун с серым лицом склоняется вперед, замирает в воздухе. Она ощущала сухую мертвую ладонь на своем лбу. А потом время снова пошло, и начались изменения, и она словно оказалась на склоне скалы, споткнулась и не могла остановить падение.

ГЛАВА 17