Танец огня

Пора было кормить его. Хоть Намир приходилось ползти по траве к его палатке, раненая нога волочилась за ней, она не давала больше никому это делать — хотя их осталось очень мало. Из тысяч, что пошли на север, осталось меньше сотни. Многие были ранены. Они двигались ужасно медленно по холмам, полагались на помощь жителей деревень с едой и водой. Люди выходили к ним с тем, что могли дать. Они хмурились. Они знали, что армия была на севере. Знали, что означало поражение.

Дым все еще поднимался на севере. Намир помогла разжечь погребальные костры с теми, кто мог выполнить задание. Это было против воли Алфина, но правила сейчас не считались. Они не могли похоронить такое количество.

На Алмирию больше не нападали. Пока что. Намир не знала, что это означает, знала лишь, что им с принцем нужно было попасть к лекарю. К нему домой.

Они узнали новости из Захры. Королева убежала, с ней — второй маг. Слухи в деревнях ходили разные. Демонесса… ведьма… шпионка Рамадуса.

От последнего Намир замерла. Рихаб Бет-Сорр могла быть из Рамадуса, но ей не приходило в голову, что она могла шпионить…

Танцующий с огнем говорил о королеве.

Они с Мансуром думали, что те мстят королеве. Может, так и было, и королева убежала от страха.

Или она была шпионкой, и Тарик как-то ее подстрекнул.

В этих теориях оставалось много необъясненного. Многого не хватало.

Лето рано прибыло в холмы, пришло из пустыни. Воздух был чистым, ветер не пускал дым с севера. Но запах оставался.

В горле Намир пересохло, она забралась в палатку на четвереньках.

— Милорд, — прохрипела она.

Он лежал на одеялах. Муха жужжала на ране на лбу. Другая кружила. Намир подавила страх.

— Милорд, — сказала она громче. Он издал слабый стон, показывая, что еще жив.

Она добралась до него, как делала каждый день с побега из Алмирии. Хоть первые дни были отчаянной борьбой, чтобы остановить кровотечение на лбу. Она знала, как зашить рану, иглу нужно было нагреть в огне, чтобы очистить. Врач-галициец научил ее этому трюку годы назад. Крики Мансура чуть не сломили ее, и требовалось больше сил, чтобы зашить его рану, чем в сражении.

Кровь уже не текла. Еще не было ясно, пострадал ли мозг. Она надеялась, что врачи в Захре помогут и все исправят. Она старалась не думать о других вариантах — новости могли быть и плохими.

С болью — было сложно стоять на одной ноге при этом — она приподняла его. А потом прислонила к стене и обеими руками приоткрыла его рот. Сначала влила воду по каплям и медленно. Если лить быстрее, он не успеет проглотить, и вода высохнет так же быстро, как желтая трава на холмах. Она делала так несколько раз в день.

Кормить было сложнее. Во фляге была жидкость и комки каши, и она вливала это ему в рот, как воду. Она помогала ему жевать, двигая его челюсти руками, и радовалась, когда он глотал.

Он не открывал глаза, не произнес ни слова после Алмирии. Бой был худшим. Она была то в одном сражении, то в другом — враги подступали — ее горло болело от криков. Она была уверена, что умрет в ту ночь, и собиралась забрать с собой как можно больше врагов. Она видела в стороне Мансура, его окружили трое. Она побежала к нему, пробивая путь. Но не успела. Она не увидела удар, что разбил его шлем, только как он лежал осколками в крови на земле. Она в гневе добралась до места, но не успела отбить удар. Она смутно помнила, ведь защищала тело у своих ног всеми силами.

Близился рассвет. Ей повезло, только поэтому она и остальные выжили. На рассвете живые танцующие с огнем пропали, оставив тела убитых. Как и раньше, они сгнили за мгновения, оставив вонь и белые плащи.

Воспоминания о поражении были в красном тумане. Она знала, что происходило, что они ворвались внезапно, и их было больше, чем они думали. Но она была слишком занята, когда все началось, чтобы обдумать это.

А потом было иначе. Когда они хромали по останкам золотого города. Пятна красного, черного, жуткого зеленого были на камнях и гнили.

Она увидела головы на бойницах и чуть не убежала. Она вспомнила достоинство лорда Феррана. Он хотел видеть ее во главе своей армии.

Она забралась на бойницы и сама срезала его голову и других лордов. Его тело она искала днями. Она следила за Мансуром и его жуткой раной при этом, он просыпался днями и ночами с криками.

Она пять лет служила принцу, шесть до этого — разным визирям и военачальникам, соврав о своем возрасте в двенадцать. Но детские воспоминания увяли, как засохшая кровь, и ничто не могло сравниться с этими самыми темными днями ее жизни.

Ее подколенное сухожилие все же не выдержало, шок притупил боль, но держаться было все сложнее. Она управляла одним из выживших, чтобы тот перевязал ей ногу. Все лошади были убиты, она взяла в деревне мула и ехала на нем, в телеге за ними ехал принц. О таком можно было петь элегии.

Она вспомнила, как Мансур пел у костра, подумала, как сложно было угадать, какие моменты окажутся самыми важными. Она всегда знала, что такие моменты в ее жизни важны, учитывая рискованную жизнь, но осознания было мало.