Танец падающих звезд

— Тогда иди ты.

— Нет, если хочешь, иди ты.

— Не переживай, я не тороплюсь…

Они говорили, не поднимая друг на друга глаз. И краснели при каждом слове.

— Хорошо, я пошла, — решилась Грета.

Когда дверь в ванную закрылась, Ансельмо услышал глухой удар. Что-то упало на пол. Потом снова такой же звук. Ботинки. Тишина. Неожиданный грохот воды. Скрип двери. Снова шум воды, но уже тише. Ансельмо лег на спину и посмотрел в потолок. Навстречу его дыханию медленно поднимался аромат мыла.

Дверь открылась, и Грета вышла из ванной, окутанная белым паром. Длинная черная майка, зачесанные назад волосы, розовые от горячей воды щеки, глаза, блестящие, как роса на листьях.

— Я все. Теперь твоя очередь.

Ванная была еще мокрой. На полу валялись ботинки Греты. Ансельмо быстро умылся и вдруг вспомнил, что у него нет пижамы. Единственный выход — футболка и боксеры. К счастью, когда он вернулся в комнату, Грета уже погасила свет. Она плыла в тишине, укутавшись в простыню и прислушиваясь к тому, как он скользнул на кровать с ней рядом. Их дыхание зазвучало в унисон, и ночь дышала вместе с ними.

Ансельмо вдруг показалось, что из темноты к нему летит рой красных бабочек. Ярких, словно палящее солнце в сердце ночи. Он остановил их одним вдохом и четырьмя словами, одним из которых было ее имя:

— Я люблю тебя, Грета.

Ночь хотела спрятать их в своих объятиях от всего мира.

Времена меняются

На следующее утро Гвидо проснулся раньше обычного. С тех пор как уехал Ансельмо, прошло три дня. Они созванивались несколько раз. Сын говорил, что у него все хорошо. Он с Гретой. Он нужен ей. Гвидо все понимал. Он понимал, почему Ансельмо не занимался, во всяком случае в эти дни, сообщениями и доставками. Он не понимал только одного: что будет, когда они вернутся. Будет ли он еще нужен сыну. Гвидо резко откинул одеяло и пошел на кухню.

Он уже несколько лет не завтракал один. Заглянув в чашку с дымящимся чаем, он увидел в ней старика. Длинная борода, волосы с проседью, морщины вокруг глаз и на лбу. В янтарном зеркале все цвета смешивались в один, и его лицо напомнило ему старую пожелтевшую фотографию. Гвидо выпил свое отражение, чтобы забыть о нем, но, оказавшись перед зеркалом в ванной, понял, что у него нет выхода. Сегодня его лицо действовало ему на нервы. Это было не его лицо. Оно изменилось, и он не заметил, как и когда это произошло. Он все это время был слишком занят другими вещами: мастерская, велосипеды, сын. Особенно сын. Но в Ансельмо не было ничего от него. Ансельмо явился с неба, и в его лице были краски облаков. Ничего общего с колючей бородой и черными глазами Гвидо.

Наверное, когда отец узнает в лице сына свои черты, он чувствует, что время меняется по законам любовной гармонии.

Гвидо чувствовал лишь раздражение. Невыносимый зуд в основании шеи. Он выдвинул ящик, которого не касался много лет, достал две деревянные коробки и кисточку. Потом раскрыл первую коробку, круглую, и поскреб по ее светлому дну влажной кисточкой. В коробке образовалась пена. Гвидо покрыл ею всю бороду и открыл вторую коробку. Взял бритву и гладко выбрил лицо. Зуд не прошел. Гвидо намылил грудь, подмышки, ноги и стал быстро водить по пене бритвой. Закончив, он почувствовал, как его кожа задышала.

Она настойчиво требовала чего-то. Гвидо понял и подчинился.

Открыл шкаф и стал перебирать вещи на дне нижнего ящика. Вот он. Его велосипедный костюм, синий с желтыми надписями на груди и спине. Гвидо оделся, вышел из дома и быстрым шагом направился к веломастерской. Свежий воздух на скулах. На бедрах, на икрах. С каждым шагом его кожа вспоминала ветер. Когда он подошел к винту перед входом в мастерскую, его голова была полна воспоминаний. Он был готов.

— Ты что?! — удивился Эмилиано, еще не до конца проснувшись.

— Время проходит, и люди меняются.

Эмилиано зевнул:

— Я первый это сказал.

Гвидо не ответил, исчез в глубине мастерской и через мгновение вернулся с гоночным велосипедом. «Бианки» светло-зеленого цвета.

— Сегодня ты тут за главного.

Мастер сел в седло, поставил ступни на педали и стронулся с места. У него задрожали ноги и сжался живот. Он услышал, как рядом резко затормозил автомобиль и пронзительно закричал ребенок. А потом почувствовал ветер в ногах и поехал вслед за ним.

— Ты историю учила?

— Нет.

Эмма уже неделю не открывала учебники. У нее были более важные дела.

— А если Моретти тебя спросит? — в ужасе вытаращила глаза Лючия.

В любой другой день подобный вопрос встревожил бы Эмму. Не сильно, но встревожил бы. Ровно настолько, чтобы пробудить внимание. Сегодня он не произвел на нее никакого эффекта.

— Моретти сегодня не будет опрашивать, я чувствую, — медленно произнесла Эмма, глядя на пустой стул Греты.

— Да, но все же, если она тебя спросит?

Эмма теряла терпение:

— Говорю тебе, не спросит.

— Хорошо, извини. Что случилось? Ты такая нервная.

— Я не нервная, — с досадой ответила рыжая. — Просто я уверена, что она не будет опрашивать.

И она, как всегда, угадала. Моретти не стала устраивать опрос, она неожиданно для всех предложила контрольную работу.