Танец паука

– Я хочу спросить, чувствуешь ли ты что-нибудь ко мне? Хоть что-нибудь?

– Разумеется, чувствую. Господи, ну ты же дядя моей бывшей подопечной Аллегры. Я видела, как ты, совсем еще юный, отправлялся на войну, а теперь ты опытный агент Министерства иностранных дел, которого отправляют в разные концы света. Я горжусь тобой, Квентин, особенно тем, что ты пережил столько опасностей в ужасное время в ужасных местах и служил на благо отчизне и королеве.

– Это слова бывшей гувернантки. Я имел в виду нечто другое.

– Но что я могу чувствовать, кроме искреннего восхищения и благодарности?

– Нелл, – произнес он с упреком.

– Ну… я действительно испытываю определенное… чувство товарищества после тех опасностей, что мы пережили вместе.

– Нелл!

– И еще… я очень тебя ценю.

Я сдалась, поскольку он смотрел мне в глаза так проникновенно, что мне с трудом удавалось соображать, не то что говорить.

Момент был захватывающий, и меня обуяла такая паника, что нужно было срочно положить этому конец.

– Почему я должна открывать свои чувства, если ничего не знаю о твоих?!. – наконец выпалила я. – Так нечестно. Мы должны быть в равном положении.

Казалось, мы смотрели друг на друга целую вечность.

– Но ведь положение уже неравное, – произнес Квентин. – Меня влечет к тебе, Нелл. Ты же знаешь, так было с того самого момента, как мы встретились в классной комнате моих племянниц в Лондоне, на Беркли-сквер. Я все еще вижу в тебе ту запыхавшуюся девочку, которую обстоятельства вынудили пойти работать гувернанткой. И я хочу, чтобы эта девочка вернулась. Вернулась ко мне.

Возможно, по природе своей и из-за отсутствия опыта я не слишком разбираюсь в объяснениях между мужчиной и женщиной, но нельзя было не понять, что Квентин надеется призвать призрак той, кем я являлась много лет назад.

– То время ушло, я изменилась.

Он поднес мою руку к своим губам. Я ощущала на коже его теплое дыхание, а потом прикосновение, когда он большим пальцем провел по моей ладони.

– Квентин, есть много более подходящих женщин… – За исключением Нелли Блай, разумеется.

Теперь я чувствовала его губы и дыхание на внутренней стороне запястья. Ах, если бы рядом был кто-то, у кого я могла бы спросить, что это значит, что мне делать или чего не делать. Но тут же я поняла, что не могу рассказать о происходящем даже Ирен. Мне не хотелось, чтобы об этом узнала хоть одна живая душа. Но… что все-таки происходит? Что он будет делать? А я? К чему это приведет?

Разве могу я снова стать неопытной девчонкой, но при этом уберечь себя от того, чтобы мне причинили вред, пусть даже из лучших побуждений? У Квентина был опыт в подобных делах, а у меня никакого. Не растают ли загадка и магия? Не останусь ли я, как Элейна из Астолата[16], наедине с собственным отражением в треснувшем зеркале?

Мои чувства, о которых спрашивал Квентин, были столь необычными и странными, что я просто не могла дать им волю. Квентин поднес мою руку к своим губам, коснулся ими раскрытой ладони, и я поняла, что пропала.

Глава пятая Кровавая игра

По мере того как улучшались условия игры, росло и мастерство ведущих игроков в ударах по битку.

Питер Эйнсворт. Краткая история бильярда и принадлежностей для бильярда

Из заметок Шерлока Холмса

В погоне за мадам Ирен и ее помощниками через континенты минувшей весной, когда я задался целью положить конец злодеяниям Джека-потрошителя, мне пришлось столкнуться с самыми отвратительными убийствами на планете.

И вот снова произошло подобное убийство.

Для начала я изучил причудливый узор на всех массивных деревянных ножках, которые поддерживали бильярдный стол. Увы, через свое увеличительное стекло я не видел ни пылинки, не говоря уж о более серьезных уликах. Затем я изучил стык зеленого сукна и деревянной панели.

Наконец я сделал шаг назад, чтобы посмотреть на тело, лежащее на обитом сукном столе красного дерева.

Огромный светильник над столом, в длину и ширину почти такой же, как сам стол, освещал каждую из кожаных луз, напоминавших кроличьи норы, провалившись в которые, можно найти путь к забвению. Теперь свет падал и на полуодетый труп, превращая его в безвкусный барельеф, этакую камею, олицетворяющую саму смерть.

Кожа мертвеца была бледной. Лицо, шея и руки стали серыми, как глина.

Мужчина лежал четко по центру с раскинутыми в стороны руками, а скрюченные пальцы касались бортов стола.

Одет покойный был в брюки столь ветхие и грязные, что трудно было определить, где их пошили. Он был далеко не молод, и этот факт усугублял жестокий характер убийства. Считается, что старики в конце жизни становятся невинными, как дети, правда, одному из самых порочных известных мне шантажистов было почти девяносто.

Трупное окоченение было уже явно выражено, но, осматривая сукно, я обнаружил под телом следы крови. Возможно, несчастный был еще жив, когда его положили на стол.