В этот момент обшарпанная дверь отворилась, и пред нами во всем своем величии предстал Финеас Ламар, Чудо-профессор.
– Ирен, деточка моя! Всегда радостно видеть, в какую цветущую женщину ты превратилась. И милая мисс Хаксли здесь. Входите же! Я только что встал и завершил водные процедуры, так что готов принять гостей, раз вы здесь.
Ирен прошла вперед меня в скромную, но загроможденную вещами приемную профессора и бросила на меня многозначительный взгляд поверх модного рукава с буфами.
Мы не успели усесться на изношенном диване, как в дверь кто-то постучал. Оказалось, пришла Эдит, дочь Леди Хрюшки, пяти лет от роду.
Сложно поверить, что эта аккуратно одетая девочка на самом деле ютится в комнатушке на верхнем этаже многоквартирного дома, где мы побывали всего неделю назад. После того как мать малютки перестали приглашать в цирк давать представления в качестве «уникальной женщины с поросячьим рылом», Леди Хрюшка зарабатывала на хлеб шитьем от рассвета до заката подле маленького грязного оконца. Она неизменно носила капор с широкими полями и вуаль, в тени которой нельзя было разобрать черт ее лица. Благодаря тому, что у Ирен была возможность воспользоваться кредитом в банке Ротшильдов за границей, Эдит и ее мать перебрались в пансион к профессору.
– Входи, дорогая, – проворковал Ламар ласковым голосом, каким разговаривают с застенчивыми детьми. – Посмотри, кто к нам пришел. Миссис Ирен Адлер, прославленная во всем мире дива, и мисс Нелл Хаксли, одна из первокласснейших секретарш в мире, насколько я могу судить.
Эдит стояла, цепляясь за косяк в робкой манере, свойственной ее возрасту. Захламленный, но все же благородный пансион был совершенно не похож на тесный чердак, где мы впервые увидели малютку.
– Эдит, – поприветствовала я девочку, протягивая руку. – Как я рада снова тебя видеть. Как тебе идет это платьице! Мама сшила? Подойди поближе, дай я взгляну!
Комбинация ласки и приказа заставила девочку подойти ко мне робкими шажками. От того боязливого, сжавшегося в комочек ребенка, какой мы ее увидели в первый раз, ничего не осталось. Блестящие черные кудряшки были перехвачены прелестным клетчатым бантом.
– Анна Брайант обшивает теперь всех постояльцев, – сказал профессор, ласково улыбаясь ребенку. – Никаких больше рубашек по дюжине за пару пенни. У нее просторная квартира наверху, поэтому очаровательная мисс Эдит навещает меня каждый день, но вскоре она пойдет в школу, и уж я прослежу, чтобы она не пропускала занятия. В моем возрасте очень приятно сопровождать такую милую маленькую леди.
Малышка Эдит вспыхнула, услышав комплимент, но я ощутила, что сама идея пойти в школу пугает ее.
– Там будет очень интересно, – пообещала я, беря девочку за руку. – Я преподавала в школе!
На самом деле я была гувернанткой, так что моя «школа» ограничивалась одной классной комнатой и двумя-тремя учениками, пока к мальчикам не стали ездить гувернеры, а к девочкам преподавательницы словесности, живописи и хороших манер.
– Это правда, мисс Хаксли? Учителя будут говорить, как вы, и выглядеть тоже?
Тут вмешалась Ирен:
– Ну, у них не будет английского акцента, но они станут тебя обучать. Образование – великая вещь.
Эдит серьезно кивнула, а потом предложила профессору накрыть стол для чая.
– Она обожает чаепития, – признался старик, когда девочка скрылась за занавесками, где находилась крошечная кладовка. – У нас есть ягодный джем и мармелад. Правда, боюсь, мисс Хаксли, чай холодный, но не настолько, чтобы назвать его ледяным. Просто я не могу позволить малышке управляться с плитой.
– Разумеется. Холодный чай очень… бодрит.
– Я рада, что вы поселили ее мать наверху, – сказала Ирен, понизив голос. – Слава богу, что они переехали с того отвратительного чердака.
– Слава богу, что вы отыскали ее после стольких лет. Мы понятия не имели, что она живет в такой нищете, и про Эдит ничего не знали…
– Да, в любом большом городе много беспризорных детей, – вздохнула примадонна, – и я такой же ребенок, только повзрослевший.
– Думаю, расти под присмотром бывших звезд варьете – это не подарок.
Ирен взяла старика за руку:
– Напротив. Я всем вам обязана. Меня научили петь, играть, танцевать. Я была профессиональной русалкой и гипнотизером-любителем. И стреляла почти так же метко, как Энни Оукли[34]
.– И была при этом даже младше Эдит, – согласился профессор. – Я рад, что все эти фокусы пригодились тебе в жизни, но пение всегда было твоим величайшим талантом.
Мы все замолчали, поскольку с пением Ирен пришлось проститься в силу обстоятельств. Из-за преследований короля Богемии более двух лет назад она бросила карьеру оперной певицы на взлете, и ее былые заслуги померкли, как половина радуги скрывается за облаками.