Танец Пепла

Каждое сказанное ею слово эхом отдавалось в голове, заставляя кровь вскипать от ярости и… «Гном не имел на это права! Только я могу прикасаться к тебе!» — было последнее, что он промолвил, чувствуя как его окутывает её аромат. И он сорвался. Все мысли исчезли, осталось лишь это безумное ощущения её тела, вкус поцелуев, которыми он хотел наказать и заклеймить её. И, о Великий Эру, она отвечала ему с такой же страстью! Впиваясь в его губы, лаская этими обжигающими прикосновениями, распаляя его всё больше. Когда она застонала, то он еле сдержался, чтобы не сорвать с неё платье и, повалив на пол, не испробовать на вкус каждый миллиметр её тела. Она попыталась перехватить контроль, но он ей не позволил, доводя до пика её наслаждение, проникая пальцами в её разгорячённый центр. Она выгибалась, встречая и отвечая на каждое его движение, но ни на мгновение не прерывая зрительного контакта. Видеть её, когда вот уже вторая волна накрыла её с головой было поистине волшебно. Ему показалось, что её глаза полыхнули изумрудно-зелёным пламенем, но это было так быстро, что он списал это на обман зрения. А потом он снова целовал её, чувствуя как их языки переплетались, лаская друг друга, медленно, дразняще и сладко, будто в предвкушении того, как будут сливаться их тела… «Посмотрите, Владыка Лихолесья целует смертную служанку!» — резанул его сознание насмешливый голос, и это было подобно тому, как если бы кто-то всадил ледяной кинжал ему между лопаток. Из легких разом выбило весь воздух. — Что он делает? Что он наделал? — Стараясь не смотреть на неё, он отступил, разрывая их объятия. Какие слова, срывались с его губ, он не помнил, но уже в следующее мгновение дверь в кабинет громко хлопнула. Он снова был один.

На утро, первым делом было отдано распоряжение о возвращении смертной обратно в дом лекаря. Потом пришли вести о пойманных гномах, допрос которых закончился так же как и с их предводителем — всех отправили в темницу. Провожая взглядом потрёпанных подземных жителей, он неожиданно поймал себя на мысли, что мог выспросить их о том, знают ли они о смертной, отчего ещё больше разозлился на себя и на неё. Всё последующие дни он с головой окунулся в дела, собственноручно решая то, что обычно являлось обязанностью советников. Поэтому, когда новости о противоядии дошли и до него, он лично навестил больничное крыло, чтобы пригласить Фаэлона и его семью на приближающееся торжество…

Эльф провёл пальцем по мрамору перил, наслаждаясь обжигающим холодом камня, и, сделав небольшой глоток рубинового напитка усмехнулся. — Но всё это было лишь самообманом. — Как только ночь спускалась на королевство, и он оказывался наедине с самим собой, мысли наполнялись ею, и кровь вскипала горячим неудовлетворённым желанием. Он стал избегать одиночества в своих покоях, но все те, что делили с ним ложе после того вечера, оставляли после себя странное послевкусие незавершённости. Прекрасные и совершенные, готовые выполнить любое его желание, они не были ею и не могли принести ему удовлетворение, если только он не дозволял себе видеть её образ перед плотно сжатыми веками. Он презирал себя за эту слабость, но ничего не мог с собой поделать.

— Возможно, всё дело было в том, что думать о ней было запретно, а потому распаляло ещё больше? — Это было единственным логическим объяснением, и он принял его. Постепенно он так свыкся с этой мыслью, что даже стал думать, что смог победить. Только вот кого и в чём, так и оставалось неузнанным. И вот тогда, когда казалось бы, он нашёл свой прежний покой, она вновь напомнила о себе.

Сначала это были невольно подслушанные перешёптывания служанок об одной из них, что смогла прилюдно утереть нос придворной эльфийке. Из обрывков фраз он смог понять, что речь шла о каких-то необычных туфлях, в которых упомянутая смертная смогла не только грациозно пройтись, но и станцевать, в то время, как старания лесных дев ограничились лишь несколькими шагами. Женщины не называли её имени, но ему этого было и не нужно, он почему-то и так знал, кем была дерзкая смертная. Тогда это вызвало улыбку. Но шли дни, и теперь до его острого слуха доносились уже другие разговоры. Слуги то и дело судачили о музыкантах, а в особенности о прекрасном менестреле и его новой спутнице… И здесь ему уже было не до смеха. Мысль о том, что кто-то другой проявлял к ней знаки внимания не должна была его беспокоить, да даже появляться в его сознании. Так почему же каждый раз уловив обрывочные фразы о ней и бродячем музыканте, в душе поднималась волна негодования, заставляя с силой стискивать зубы и сжимать кулаки. — Как смела она с такой легкостью отдаться в руки первого встречного? Выходит, она была типичной смертной, непостоянной и поверхностной. Возможно то, что произошло ничего для неё не значило… — От этих мыслей во рту появлялся неприятный горький вкус. — С другой стороны, все эти разговоры — лишь сплетни дворцовой прислуги. И кто знает, сколько правды в их словах? — От этих метаний голова шла кругом, и в какой-то момент он не выдержал.