Танец под золотой вуалью (СИ)

*** Оябун – глава японского мафиозного клана, буквально означает «шеф».

Сойти с вершины

Занавес начал подниматься, а я стояла за ним, как перед расстрелом, молясь о том, чтобы ничего плохого не случилось. С чего бы должно случиться? В зале моя сестра и Рэй, меня охраняет Санха, который обещал не глазеть на мои обнажающиеся телеса, а Джело… Джело не знает, кто я. Да только моё внутреннее состояние грозило подвести меня сильнее, чем внешние обстоятельства. И это прокручивание знакомых имен только изводило меня ещё хлеще. Нет, я должна забыть о том, кто я, иначе выступление будет не таким, не настоящим, обычным, а не танцем мужских грез в исполнении Саломеи. Я Саломея, и больше никто. Раз, два, три. Глубокий вдох, и сцена расстелилась передо мной, выводя меня на узкую мерцающую тропу света. Этот мрак за тонкой пленкой слепящих софитов… что в нем? В нем то же, что и всегда: бездна неведомого, которая так манит, тянет, и потому волнует, что в ней может оказаться что угодно. Звуки зурны и дудука, отворяющие врата души в рай ещё с незапамятных времен, вливаются в уши всех присутствующих, и в мои тоже, и голова начинает идти кругом от удовольствия раскрепощения, дарованного вуалью на лице, золотой вуалью, прячущей от клиентов «Золотого клуба». Сначала моё тело погружается в транс свободы, в поочередную власть стихий, которые щедро служат мне опорой и источником для черпания вдохновения. Я будто горю, когда снимаю красный покров, будто парю, когда снимаю серебристый. То огненная страсть, то ледяное бесстрашие, то алмазная твердость гордости переливаются в движениях и моих глазах, постепенно ощущающих власть над положением. И они опускаются к залу, подходя ближе к краю. Мне не хватает чего-то нового, чтобы исполнить то самое надрывное прощание, мне не хватает глотка горечи и терпкого яда разлуки… Глаза за зелеными линзами сразу сталкиваются с округлившимися от восторга и замершими глазами юного мальчишки, подошедшего почти к самой сцене. Джело… в каком полузабытьи ты смотришь на меня, понимая, что это в последний раз! Как пылают твои ясные очи, при этом, кажется, выгорая дотла, обещая, что прощание будет полным, что ты знаешь, что это такое… откуда столько силы в твоем взгляде? Откуда столько молчаливых слов, которые полезли в моё сердце, наполняя его тем самым, необходимым для исчезновения Саломеи эликсиром? Сузив глаза с поволокой, впитавшие в себя неизведанную ранее мудрость любви и безнадежность встречи, я отвела их дальше, переходя, как обычно, к сидящим в первом ряду.

Чон Дэхён снова здесь. Как ему нравится смотреть на истинную женственность! С ним за столиком какие-то ещё мужчины, но я не смотрю на них. Всего два-три взгляда, обычно бросаемых мною на двух-трех посетителей. Каждый задерживается секунд на десять, не дольше, чтобы ввести их в исступление, возбудить и помрачить разум. Сонмин… ты всё-таки пришел? Его взор, как лесной пожар. Похоже, что он губит внутри него всё. В этом поклоннике можно не сомневаться: он околдован, зачарован и повержен к ногам Саломеи. Он даже забывает как дышать, когда любуется её танцем. Я снисхожу и танцую перед ним, глядя на него, секунд пятнадцать. Пусть запомнит навсегда то, что не смог получить, что не получит никто… Саломея потому сказка и мечта, что для неё самой стать чьей-то – лишь мечта. Она не любит, не любила, и мучима до боли тем, что может никогда никого не полюбить, но она ждала, ждет кого-то, с кем, видимо, сегодня и прощается. Её принц не явился. Он не сделал её жизнь волшебством, поэтому волшебная девочка должна вернуться в мир выдумки из реальности, раствориться…

Сольджун! Я едва не ахнула вслух, упершись в него глазами. В его опасные и коварные глаза. Я даже отступила на шаг, едва не запутавшись в одной из отброшенных тканей. Быстро собравшись, я переборола страх, но выдала себя перед ним тем, что от испуга отвела взор моментально. Его лукавые глаза с чертовщиной лишь успели скользнуть по моим, и тут же потеряли их. Я отвернулась. Чутьё мне подсказало, что он зашевелился на стуле, подумал, что это как-то странно. Ведь он сидел на одном из тех мест, для которых я обычно танцевала. Но я не могу смотреть на него… не могу, потому что боюсь. Он здесь, а, значит, и попытки украсть Саломею тоже имеются. Не просто так же он пришел? Выступление подходило к концу и я, что есть силы, стараясь не торопиться, повернулась к залу спиной и пошла прочь, зная, что сейчас должен погаснуть свет, опустится занавес и всё кончится. В последний раз. Навсегда. Но тишина и напряжение, возросшее до предела в каждом мужчине, сидящем в ресторане, так давили на мои плечи, что я словно уносила на них крышу этого здания, а то и что-то большее – тягости грехов всего бренного мира? Что будет? Что произойдет? Я рухну в пропасть? В меня выстрелят? На меня накинут аркан? Почему я иду, и всё спокойно? Неужели всё обойдется? Неужели вся суета и все эти игры и слухи о похищении Саломеи – пустой звук?