Танец с дьяволом

Он принялся нажимать кнопки, чтобы погасить свет, но вместо этого высветился во всю стену телеэкран, на котором появилась карта Соединенных Штатов — маленький красный самолетик, двигаясь по ней, отмечал маршрут. Дэнни закрыл глаза, попытался уснуть, но мысли отгоняли сон. Самолетик был уже возле Невады. В нижней части экрана вспыхивали и гасли цифры — скорость 640 миль/час, высота — 47 000 футов, время полета — 4 часа 5 минут, температура за бортом — 42 градуса. Он снова закрыл глаза и, должно быть, все-таки уснул, потому что, когда в следующий раз глянул на экран, самолетик пульсировал уже за Небраской, а «время в пути» составляло 2 часа 10 минут.

В аэропорту Кеннеди, залитом ярким утренним солнцем, прямо к трапу был подан лимузин, рванувший с места, как только за Дэнни закрылась дверца. Он устало откинул голову на подголовник: неужели всего шесть часов назад он мирно спал у себя дома, в Беверли Хиллз? Манера мистера Стоунхэма вести дела поражает воображение.

Автомобиль остановился, водитель открыл перед ним дверцу, и Дэнни увидел, что его привезли не на Лонг-Айленд, а на Манхэттен. Он стоял на углу Парк-авеню и 77-й улицы, у входа в госпиталь «Ленокс Хилл». Неужели что-нибудь с Патрицией? Но клетчатый сказал, что она жива-здорова… Человек в белом, не произнося ни единого слова, повел его за собой и поднял на лифте в реанимационный блок.

В палате было полутемно, и потому издававшие через равные промежутки времени отрывистое гудение высокого тона экраны мониторов, на которых непрерывно возникали ломаные линии, казались до жути живыми. Кровати были поставлены полукругом и отделены одна от другой неплотно задернутыми шторами-ширмами так, что сестры могли наблюдать за больными.

Дэнни с трудом узнал Стоунхэма. Его красное лицо обрело теперь бледно-желтый оттенок, а от носа и рук тянулись какие-то прозрачные зеленоватые трубки. Один только взгляд водянистых глаз оставался прежним. Слабый хрипловатый голос произнес:

— Я вас не люблю. Очень не люблю.

— Взаимно, — коротко ответил Дэнни. — Зачем вы меня вызвали?

— Слушайте внимательно и не перебивайте, — с одышкой произнес Стоунхэм. Судя по всему, говорить ему было трудно. — Хочу предложить вам сделку…

— «Сделку»? Я не ослышался?

— Я же просил… не перебивать!

«Даже бессильно распластанный на кровати, он сохраняет свою властность», — подумал Дэнни.

— Я откажусь от приобретения контрольного пакета «ЭЙС-ФИЛМЗ», уничтожу все, что мне удалось узнать о вас, и… — он превозмог приступ кашля, — сохраню вашу мерзкую тайну.

Дэнни ждал… что с него потребуют за это?

— С одним условием… — медленно падали слова, отвечая на его безмолвный вопрос. — Патриция никогда не узнает о том, что вы — еврей.

Дэнни грубо засмеялся, чувствуя, как что-то вскипает в нем:

— Забавно. От такой сделки не отказываются, да? Еще недавно вы хотели раструбить на весь мир о моей «мерзкой тайне». А теперь желаете сохранить ее. Я своей дочерью не торгую. Делайте что хотите.

— Я всегда делаю то, что хочу, — за прозрачными трубками странно кривились губы.

Дэнни повернулся и пошел к дверям.

— Деннисон!

Дэнни остановился.

— Завтра мне предстоит тройная пересадка. Пятьдесят процентов за то, что я вытяну. — Он откинул голову на подушку, как бы набираясь сил для дальнейшего. — Если не вытяну, все достанется Патриции. — Голос его стал слабее. — Больше у меня никого нет.

Дэнни неотрывно смотрел, как по прозрачной трубке капельницы медленно течет прозрачная жидкость.

Судорожно вдохнув воздух, Джи-Эл сказал:

— Если умру, позаботьтесь о ней.

Дэнни почувствовал, как заколотилось у него сердце. Что это? Жизнь имитирует кино? Ведь он только что отснял эту сцену: Человек подводит итог жизни, отчаянно ищет оправдание своим поступкам. Испытывая нечто похожее на жалость, он сказал:

— Можете не сомневаться в этом. Она моя дочь.

— Не хорохорься, Деннисон… Если в понедельник не увидишь в газетах мой некролог, смирись с тем, что я жив.

ЛОС-АНДЖЕЛЕС.

В третий раз Дэнни, сидя в монтажной, просматривал начальные кадры своего фильма, но так и не смог сосредоточиться. Голова была занята совсем другим. Много событий вобрали в себя последние двое суток.

Джи-Эл, его непримиримый, его заклятый враг, позвал его к себе в смертный час и сказал, что унесет его тайну с собой в могилу. В это трудно было поверить.

В дверях появился Милт с бутылкой шампанского.

— Ты читал это? Все! Бояться больше нечего! — кричал он, потрясая свежим номером «Дейли Вэрайети». — Стоунхэм отказывается от сделки! А что я тебе говорил? Недаром сказано: «Проблема зависит от того, как на нее взглянуть»! Это дело надо спрыснуть!

— Там написано, как прошла операция?

— Не бойся, этот подонок очень живучий. Уверен, что когда он узнал, сколько миллионов принесло ему повышение акций «ЭЙС-ФИЛМЗ», то спрыгнул с постели и пустился в пляс. — Пробка вылетела с громким хлопком, струя шампанского залила ему рубашку. — Тьфу ты, черт! Сара меня убьет!

— Как твоя супружеская жизнь?

— Дэнни, ты можешь мною гордиться: я веду себя, как ангел, — он помахал руками, изображая крылышки.