Танец с лентами

Когда же я избавляюсь от комплекса неполноценности и научусь говорить своей матери «нет»? К психологу, что ль, сходить? Всякий раз я начинаю замыкаться и соглашаться со всем, что мама предложит, надеясь, что заслужу её одобрение.

Но сегодняшний мой помощник, похмелье, помогает мыслить жестко.

— К сожалению, нашей фирме нечего предложить Вадику.

Мама вешает трубку. Я зарываюсь носом в подушку. Как же плохо!

— Сашенька, ну ты чего? — Егор стискивает меня в объятиях. Горячее дыхание обжигает макушку. Я отстраняюсь.

— Скажи, моя мать — стерва? — задаю риторический вопрос.

— Ну, она… специфическая, — подумав, отвечает Егор.

Я захожусь в смехе, от которого сводит зубы. Специфическая! Да с неё можно рисовать портрет классической мачехи: злобной, жадной и абсолютно равнодушной к падчерице. Она не любила меня в детстве, не полюбила и взрослой. Когда мой отчим, дядя Миша, умер от онкологии, она осталась «совсем одна-одинешенька» в трехкомнатных хоромах. Но меня почему-то к себе не позвала — заявила бабушке, что ей нужно освоиться, привыкнуть жить без поддержки и опоры. Уже как пять лет осваивается, бедняжка. И Вадика вырастила таким же, бесхребетным слюнтяем. Работы ему, несчастному, не найти…

Я долго умываюсь и причесываюсь. В затылке гудит, намазанные йодом ладони до сих пор ноют. И живот крутит. Пора завязывать с алкоголем, иначе к двадцати пяти я сопьюсь.

Если мне суждено дожить до двадцати пяти.

Ира вновь не заезжает в офис — ладно, на ней и так куча организационной суматохи. Лера вообще заявляется сюда редко, она предпочитает получать деньги на карточку и в рабочие нюансы практически не лезет.

Цифры плывут перед глазами, слова сливаются в кашу. Я падаю лбом в клавиатуру ноутбука — как же дурно.

Почему он не предпринимает ничего нового? Те покушения — случайность или закономерность? Сколько мне шарахаться от каждого шороха? Гаденыш, припомнил мою фразу о трех днях!

Представляю, как он вбегает в кабинет, открыв дверь с ноги, и стреляет в меня из пистолета. Пах-пах-пах. И всё. Лужа крови расплывается по бесконечным отчетам. Контрольный выстрел в голову — и я падаю безжизненной куклой. Элегантное убийство в красных тонах.

Или все-таки переедет автомобилем?

Мне даже нравится обдумывать свою смерть. Он обязан всё обставить красиво, как он умеет. Тонко и изящно. Как фотография руки мастера…

Телефон разрывается вибрацией — звук я предусмотрительно выключила. Неужели матушка решила простить неразумное дитятко? Опять начнет капать на мозги, пытаясь вразумить. Бла-бла-бла, он твой брат, бла-бла-бла, вы должны помогать друг другу, бла-бла-бла, под «вы» я подразумеваю тебя.

Нет, звонок от  Иры. Я провожу пальцем по экрану, принимая вызов, и уже собираюсь сказануть какую-нибудь едкую гадость по поводу отлынивания от офисного труда.

— Сашка! — ревет та. — Ужас какой-то… Сашенька…

— Что случилось?

— Мне угрожали… сказал… убьет…

Она бормочет несвязанные между собой слова. Я теряю логическую цепочку на первом же скачке её мысли.

— Объяснись!

— Он позвонил и сказал, что знает обо мне всё… И потребовал проваливать отсюда, иначе меня прикончат…

— Кто?

— Не знаю! Мужской голос!

— Выезжаю.

В Ириной квартире всегда грязно и неуютно. Она, нищая приезжая студентка, снимает престижную двушку в центре города, но за порядком не следит. Верхняя одежда, зимняя, летняя, весенняя, беспорядочно висят на вешалке; обувь сгружена в кучу. На полу подозрительные черные пятна, словно Ира пролила что-то сладкое, на что потом налипла пыль и грязь.

Я не разуваюсь, да Ира и не требует. Она валяется в кресле, укутавшись в плед, и теребит носовой платок. Остро пахнет лекарствами. Глаза сухие, но красные.

— Теперь отдышись и рассказывай нормально.

Нового я не узнаю: позвонил некто и начал запугивать. Нет, голос незнакомый, нет, Ира никому не переходила дорогу и не враждовала. Она понятия не имеет, что происходит! В последних входящих вызовах один с неопределившегося номера.

Неужели он?.. Я не верю! Не докатился же он до запугивания моих знакомых? Да и при чем тут Ира, мы с ней даже не подруги. Или все-таки подруги, просто я отрицаю нашу дружбу? Разве не она нянчилась со мной, когда я грипповала в общаге; и не я отвлекала её после неудачных свиданий с парнями? Три месяца назад она съехала, но товарищество-то никуда не делось. Ближе её у меня никого нет.

Если он решил действовать через Иру, то он — полная скотина. Нет, он не причинит кому-либо реального вреда. Я уверена, всё будет хорошо.

Я оставляю Иру, накаченную успокоительными, и убеждаю, что кто-то попросту ошибся номером. И что завтра же мы сходим в полицию и подадим заявление на телефонного хулигана. Она осоловело кивает и засыпает, едва я приказываю лечь в кровать.

Да почему же так зверски мутит? Настолько паленого алкоголя я в жизни не пила, даже дешевое вино из юности, разлитое по пластиковым бутылкам, было лучшего качества. Я еле успеваю забежать в Ирин туалет. От созерцания содержимого унитаза отвлекает новый звонок. Сердце заранее предчувствует беду, но на проводе всего лишь Лера.