Танец с огнем

– Люба насквозь театральна – действительно. Николай рассказывал мне, что все детство она в одиночестве часами играла с игрушечными театриками, оставшимися от Натальи Александровны Мурановой, его первой жены. Переставляла декорации, крошечных марионеток, говорила разными голосами… Это были единственные игрушки, которые она никогда не ломала. Лицедейка от природы. И ее танцы… Конечно, все это досталось ей не от Николая, а от матери-цыганки, от Ляли Розановой…

– Вы думаете, стоит опять искать ее у цыган?

– Нет. Эта мысль была первой, которая пришла в голову Лео и его жене. Они тут же побывали в стрельнинском хоре, его руководитель опросил своих людей и заверил Льва Петровича, что Люша Розанова на их горизонтах в ближайшее время не появлялась.

– Может быть, он обманывал?

– Зачем ему это? Я хорошо помню этого хоревода – он немолодой, светски образованный человек, отвечающий за благополучие своих людей и своего предприятия. А Люба ему никто…

– Так где же, вы думаете…?

– Аркадий Андреевич, мне не хочется вас огорчать и разочаровывать, но вы спросили меня и потому отвечу честно: я бы на вашем месте просто перестал ломать голову над этим бесплодным вопросом. У Любы была длительная ремиссия. Она завершилась и сейчас молодая женщина, скорее всего, безумна. У безумцев, сколько я мог наблюдать в своей практике, почти всегда есть какая-то своя логика рассуждений и поступков, но она никогда и никаким образом не просчитывается с точки зрения обычного, психически здорового человека. А учитывая Любину подвижность, отсутствие моральных запретов и энергичность, с детства присущую ей абсолютно во всех ее состояниях…

– Возможно, вы во всем правы, профессор. Тем более, что фактически то же самое, буквально теми же словами о логике сумасшедших мне написал в письме специалист, ваш любимый ученик Адам Кауфман. Но вы знаете, Юрий Данилович, мне почему-то трудно совсем отрешиться от мысли, что безумная молодая женщина бродит где-то в совершенном одиночестве, занимается невесть чем и ежедневно подвергается невесть каким опасностям…

Профессор Рождественский расцепил длинные пальцы, побарабанил ими по обтянутому кожей столу и очень внимательно посмотрел на своего ученика. Обычно Аркадий Арабажин был весьма сдержан, почти заторможен в своих эмоциональных реакциях. Сейчас же он в сущности дерзил…

– Аркадий Андреевич, я, простите, не очень даже понимаю, почему вы так в это вовлечены. В память о прошлом? Но оно давно минуло. Вы не хуже, а может быть и лучше меня знаете, что даже по нашей матушке-Москве (я уж не говорю про Россию!) бродят тысячи полу-, а также и полностью безумных людей, унесенных с путей здравого рассудка наследственными болезнями, горем, пьянством, дурацкими идеями, а также всякими иными ветрами современности. А у Любы Кантакузиной есть, между прочим, муж, беспокоящиеся о ней родные…

Аркадий опустил взгляд, захватил со стола и сжал в сильных пальцах кожаную перочистку. Пальцы окрасились фиолетовым.

«Как школяр, ей-богу, как школяр, – с раздражением, мешающимся со вполне осознанной завистью, подумал Юрий Данилович. – Как он еще в сущности молод! И как глубоко, оказывается, проросла в нем вся эта история с дочерью Николая! Ведь столько лет прошло…»

– «Как рана на коре моя утрата, не заживая, прорастает в глубину», – сказал он вслух.

– Простите, что?!

– Мой друг Николай Осоргин был способным к языкам человеком, – задумчиво проговорил Юрий Данилович. – Сам он стихов не писал, но иногда у себя в усадьбе переводил английских поэтов. Это из его переводов, не помню, правда, кто автор… Послушайте, Аркадий, но ведь она, вполне вероятно, еще вернется! Она же всегда возвращалась, даже тогда, когда уже никто того не ждал…

– Здесь все дело в том, что Люба принадлежит к тем людям, для которых разлука значительней встречи, – отчеканил Арабажин. – Я же – наоборот. Спасибо. Простите. Теперь я должен идти.

В прощальной ухмылке Дона Педро Аркадию почудилась нотка покровительственного сочувствия. Возможно, скелет знал о разлуках и встречах что-то такое, о чем живущие не смели даже догадываться…

* * *

– Степка, ты это прекрати, слышишь? Прекрати лучше!