Танец с огнем

«Камишенька – ангел!» – сколько раз я слышала шепот за своим изголовьем! Что ж – падшие ангелы тоже бывают, это всем известно.

Я всегда твердо уверена была (ты со мной спорила – я помню) что душа отпускается Богом на землю из горних высот только для того, чтобы узнать земную любовь – полюбить самой и быть любимой. Если ты и сейчас скажешь: нет, все иначе! – так я спрошу тебя: для чего же тогда? Неужели для того, чтобы основать банк, или шить сапоги, или заседать в конторе? Любовь может быть разной, не только плотской, конечно, но непременно земной, и только в ней – суть и цель.

Надо быть честной: я не выполнила своей земной задачи. Конечно, я люблю родителей, братьев и сестер, всех своих родных, всем сердцем люблю тебя, Любочка, но – что моя любовь? Она – увы! – бессильна, как мои руки и ноги. В чем ее поступок? Каким действием она обогатила и осветила этот мир? Мы обе знаем ответ…

И вот поэтому именно мне грустно и тягостно умирать…»

– Нет! – вслух сказал Степка и спрыгнул со сцены в опавшие листья, сквозь которые бурно пробивалась молодая трава. – Нет, покуда я жив! И черт побери все на свете!..

Он аккуратно свернул письмо, убрал его в конверт и спрятал за пазуху. Птицы заливались на разные голоса, но в их многоголосье действительно чудилась какая-то общая мелодия. Вдоль ручья оранжевыми купами цвели жарки. Их отражения испуганно дрожали в бегущей студеной воде.

– Если в этом суть и цель, то… быть посему! – пробормотал Степан, упрямо набычился и широким шагом двинулся по направлению к деревне.

Глава 19, в которой Марысю прерывают посреди любимого занятия, у Степки рвется сердце, а Камиша Гвиечелли переживает первое и, должно быть, последнее приключение в своей жизни

Дом стоял серый, с поднятым воротником. Дождь грохотал в водостоках. Небо висело низко, словно распухшая щека. Степка промок насквозь, но не замечал этого и не сходил с места, только громче стучал зубами.

Из дома выходили люди, но все явно не те. Проехала коляска с детьми – должно быть, гувернантка повезла их в гости или на занятия. Пожилой господин уехал на «эгоистке» с поднятым верхом, на коленях – большой, туго набитый портфель. Может, в Думу отправился? Степка не знал, чем вообще занимаются в городе Москве такие люди, как семья Гвиечелли. Ему почему-то казалось, что женщины их непрерывно рисуют акварелью, поют или играют на рояле, а мужчины где-то «заседают». Что последнее значит – он затруднился бы объяснить даже самому себе.

Степка решительно не понимал, чего он, собственно, ждет, и походил на хищника, прогуливающегося у реки, в районе водопоя. Должно же что-нибудь подвернуться! А когда подвернется, он его непременно узнает…

И когда из пасти подъезда, крадучись, выскользнула тонкая фигурка в резиновом синем плаще, раскрыла огромный черный зонт и бойко заскакала по лужам, Степан решительно метнулся вперед:

– Лиза! Лиза, постойте! Прошу вас!

Девочка испуганно остановилась, накрывшись зонтом, и сделалась похожей на мокрый гриб. Потом сделала движение, словно собираясь убежать, но сразу же выпрямилась и, надменно, не глядя:

– Что вам угодно?

– Я Степан, Степан Егоров из Синих Ключей. Вы меня не узнали? Я по делу к вам, прошу оказать божескую милость, кроме вас, и кинуться не к кому, но, простите, Лизанька, отчества вашего не знаю…

Луиза пристально взглянула на изможденного человека, с которого текли ручьи воды. Признать в нем известного ей ражего широкоплечего мужика с вечно прилипшей к губе подсолнечной шелухой было весьма затруднительно. Но возможно.

Признав старого знакомого, девочка сделала быстрое захватывающее движение зонтом, затаскивая Степку в свой круг – блестящие глаза, вздыбленная шерстка:

– Побежали скорее! Не надо, чтобы нас видели! Я тут место знаю, между дровяными сараями, за каретной мастерской… У меня времени, простите, совсем нет, но там мы сможем коротко поговорить…