Танец с огнем

Кресло с высокой прямой спинкой, в котором сидела Таисия (черная блуза с глухим воротом, жестко зачесанные назад волосы), куда уместнее выглядело бы в кабинете какого-нибудь статского или даже тайного советника, чем в этой уютной полутемной гостиной, наполненной сонным тиканьем стенных часов, у стола, застеленного вязаной скатертью. Зато оно очень подходило самой Таисии – ее худой застывшей фигуре, узкому лицу, глубоким теням под полуприкрытыми глазами. Екатерина, едва войдя в комнату, сжала губы и несколько раз кивнула с явным одобрением – еще бы, сразу поняла, что перед ней самая настоящая революционерка, и теперь-то наконец все и начнется. И, сунув красные от холода лапки в карманы (интересно, куда у этих девиц исчезают перчатки, вроде бы положенные им по уровню благосостояния?..), тотчас подобралась, повзрослела, сделавшись до изумления похожей на свою визави.

Сидевший в темном углу беглый каторжник Иллеш тоже это заметил и сказал, хмыкнув:

– Змейка-медянка. Rezes fejű kígyó, – повторил по-венгерски.

– Ре́зеш, – с удовольствием произнесла Таисия. – Вот вам и новое имя. Екатерина… Екатерина Резеш. Согласны? – и, не дожидаясь ответа: – Садитесь.

Новоокрещенная террористка отодвинула стул и тут же вновь спрятала руки в карманы – чтобы ничего не теребить и не жестикулировать… точно так же и Таисия – Камарич был уверен, хоть и не видел с кушетки, – старательно цеплялась пальцами за пояс. Обеим было трудно и оттого радостно, но вот сближало их это сходство или наоборот, отталкивало – сразу не определишь. Так или иначе, зрелище выходило презабавное.

Выходило бы… Да.

– Мы вас проверили, – сказала Таисия. – И, конечно, будем проверять еще.

– Я к этому готова, – голос девочки, хоть и хриплый от волнения, звучал спокойно, вернее, она изо всех сил старалась быть спокойной и немногословной. – Я все про себя сказала гос… вот ему, – короткий взгляд на Камарича.

Мария тоже на него посмотрела.

– Это Лука. Ваш куратор.

Что?! Камарич едва не подпрыгнул. Иллеш в углу хмыкнул и зашуршал пледом, устраиваясь удобнее. Вот кому было весело без всяких оговорок.

…Таисия Артемовна снова летала по комнате как ночная мохнатая бабочка.

– Екатерина не промахнется, – в третий уже, наверно, раз объявила она, глядя на Камарича с веселым удивлением. – Точно не промахнется. Такое мелкое существо и такая верная рука. Что это, как не знак? Чудо! … И до чего же я благодарна тебе за эту девочку! Она некрасива слишком… вот это плохо… И, конечно, мала. Будут говорить, что мы используем детей. Нет, ей точно шестнадцать?

– А если меньше, что, откажешься? – Камарич зашарил по карманам в поисках папирос. Курил он редко, но сейчас решительно нуждался в табаке. На Таисию не смотрел – не мог почему-то физически. При воспоминании о том, что еще совсем недавно держал в объятиях это тощенькое тельце, покрытое будто бабочкиной пыльцой, и прикасался к нему губами, Луку ощутимо передернуло.

С чего он взял, что Таисия с девочкой похожи? Ни грамма.

– Ты даже не спросила, зачем ей все это.

– А надо было? Полно, Лука, ты ведь знаешь людей, а тут и слепой догадается. Ребенок-урод… да! Такие рождаются с ядом в крови. Сострадание, справедливость, всеобщее счастье? О, нет. Они просто хотят убивать.

Она вцепилась пальцами в спинку кресла и закинула голову, жмурясь и улыбаясь.

«Психопатка», – подумал Камарич и отвернулся.

В утренних сумерках стали видны мелкие цветочки на обоях и грубоватая, кустарной работы резьба зеркальной рамы. В зеркале отражалось лицо венгра Иллеша, желтое, сухое и узкоглазое, как у восточного мудреца.

– Мне все это не нравится, – отрывисто сообщил Иллеш. Повторил, будто для большей доходчивости, по-венгерски: – Nem szeretem.

Таисия, сидевшая рядом с ним на подлокотнике кресла, прошлась ладонью по его коротким жестким волосам.

– А мне казалось, ты доволен.

– Чем я могу быть доволен? Видимо, перспективой снова оказаться на каторге? – акцент Иллеша был таким же жестким, как его шевелюра. – Тая, наша задача – проверить эту провокацию…

– …Если это провокация, – мягко поправила она.

– Если это не провокация, мы получим сделанное дело.

– И нарвемся на санкции питерского центра.

– Мне плевать на питерский центр. Меня интересует акт. А также твоя и моя свобода. Но в крайнем случае… в самом крайнем случае меня даже свобода не интересует, ты знаешь.

– О! Я знаю, – она смотрела на него с восторгом. – Ты не можешь без смертельного риска. Дело, провокации – все вторично. Риск… А я боюсь. Ты же знаешь, я такая трусиха.

Наклонив голову, договорила едва слышным шепотом:

– И мне все это нравится безумно.

* * *

В полном согласии с крестьянскими приметами, в конце мая ударили заморозки. В сумерках того дня, когда был назначен отъезд, ветер метался по улицам, швыряя в лица прохожим холодную морось. Камарич поздравил себя с тем, что, не надеясь на петербургскую погоду, догадался надеть теплое пальто. А тут и московская подвела.

Екатерина, надо сказать, подвела тоже. На поезд, которым собирались ехать, они опоздали, потому что она явилась к месту встречи без багажа и в легкой пелеринке.