Танец с огнем

– Здравствуйте! Я прошу прощения сразу, что без приглашения, и как мы воочию друг другу не представлены, но это выпал такой случай, и вы скоро уедете, я и так торопилась, а не знала, застану ли вас…

Адам с недоумением смотрел на незнакомую молодую женщину, появившуюся на пороге их семейного дома без всякого уведомления, и не мог сдержать подступающего раздражения. С детских лет он не любил никого приглашать к себе домой. А уж если гости являлись непрошенными…

Без всякой любезности Адам позволил женщине войти, в крошечной, заставленной корзинками, сундуками и прочим хламом прихожей принял от незнакомки строгое бархатное пальто, отделанное серебристым каракулем, и такую же муфту.

По-видимости не смущаясь его отчужденным молчанием, она продолжала говорить – негромко и дружелюбно:

– Аркадий Андреевич Арабажин ко мне писал, и я от него узнала, что вы в Первопрестольной наездом, а позже – снова в столицу, где нынче изволите проживать. Заочно я об вас от Аркадия Андреевича наслышана премного, и все в тонах лестных и даже превосходных, пересказывать не буду, чтоб вас не смущать понапрасну, потому что не все знают, как на такое «ай, молодца!», да еще с чужих слов переданное, отзываться. Я сама, например, вовсе не знаю, и пережидаю, как дождь докучный. С Аркадием Андреевичем я уже много лет накоротке знакома, и люблю его, и уважаю, и вы тоже друзья, так и мы с вами заочно близки выходим…

Уже в гостиной, такой же заставленной, как и прихожая, Кауфман разглядел нежданную гостью подробнее. Черная жесткая юбка, серая кофточка с воротником стойкой, приколотые на булавке часики, в качестве украшения – небольшая брошка с камеей. Очень бледный лоб с голубой жилкой, строгие, серо-синие глаза, пышные по-видимому волосы скручены безжалостно и убраны под маленькую каракулевую шляпку, только один локон черной змейкой вьется по чуть розоватой с мороза щеке.

«Курсистка! – решил Адам. – И революционерка. Непременно так. Если бы не было этой нарочитой постности облика, была бы красива изумительно, опасно, той будоражащей, сводящей с ума красотой вне времени и наций, которая гармонично вполне разместилась между Уранией и Астартой, и в реальной жизни встречается крайне редко. Этот тип всегда, именно в силу своей исключительности, плохо вписывается в профанную жизнь и тяготеет к служению каким-нибудь богам. Бог Революции подходит для служения ничуть не хуже всех прочих. Поэтому сейчас она тихонечко сменит тему и начнет меня на что-нибудь агитировать. Какие-нибудь каналы связи с Петербургом, перевоз нелегальной литературы и надежное хранение ее в карцере для опасных душевнобольных. Знаем, знаем… Аркаша ее, конечно, послал подальше (еще со старших классов гимназии у друзей существовала договоренность о непривлечении Адама, убежденного сторонника просвещенной монархии, к партийным делам Аркадия). И вот она решила попытаться через его голову… «Люблю и уважаю много лет»… В каких же они действительно отношениях? И отчего он никогда мне об этих отношениях не рассказал? Она нелегалка?..»

– Аркадий Андреевич наверняка не раз вам обо мне рассказывал, – продолжала между тем незнакомка. – Вероятно в качестве курьеза, и примера неожиданного стечения обстоятельств, а может быть, и более серьезно – как интересный для вас профессиональный случай…

Прежде, чем Адам успел как следует удивиться сказанному и сформулировать вопрос, наступило то, чего он опасался с самого начала визита незнакомки: еврейское семейство Кауфманов пришло в себя и выступило на авансцену.

– Адамчик! Ну что ты стоишь, как лошадь у театра! Подай же теперь даме стул!

– Да не этот же, шлимазл, что ты берешь, у него же ножка шатается! Дама враз шлепнется на пол – разве мы того хотели в приличном доме?

– Ой-вэй, Адамчик, только не тот, там обивка порвана и гвоздь торчит, швер Яков еще в тот четверг штаны до ягодицы продрал… А кто мине его починит?

– Адамчик, ты вообще спросил, что дама кушать будет? Только чай или что-нибудь серьезное? Есть кугель, кнейдалах, пульке… Да что ж ты не спросишь-то? Если бы ко мне такая красивая дама пришла, я бы ее непременно про кугель спросил…

– Мойше, отбери сейчас у Сарочки дамину муфту, у нее уже полный рот меха, мейдалах (девочка – идиш) же задохнется… Такэ?

Адам оцепенел со стулом в руках. На высоком лбу под волосами выступили красные пятна, на скулах ходили желваки.