Танец с огнем

«Драгоценный наш Адамчик!

Мы видим теперь, что ты твердо встал на свой жизненный путь, как паровоз на рельсы. Все мы, вся семья, с детства гордились твоими успехами, а нынче плачем радостными слезами, думая о ждущих тебя славе и финансовом обеспечении. Но любая дорога и любые успехи хороши, если есть с кем их разделить. Ты покинул взрастившую и долгие годы лелеявшую тебя семью и нашу теплую душную Москву и сменил ее на холодный гранит столицы. Что ж – таково твое решение… Но разве ты кого-нибудь спросил? А не помешало бы!

Тебе, Адамчик, скоро уже исполнится тридцать лет – Господь, как быстро летит время в заботах о пропитании и прочей суете сует! Самое время подумать о женитьбе. Зная тебя как облупленного, мы понимаем, что сам ты, страдая о своей науке, этим важнейшим вопросом не озаботишься до морковкиного заговения, и будешь есть что придется, спать где придется, и даже – страшно подумать о столичных нравах, видел бы ты что в газетах пишут! – с кем придется. И какое, скажите пожалуйста, здоровье для мальчика в таких условиях?!

Если сказать короче (лист кончается, а бумага-то нынче дорога, да и ты длинно – знаю тебя! – читать не станешь), то дедушка по нашей общей просьбе писал в Кишинев к ребе Шмуклеру, и этот ученый человек взял на себя труд, все просчитал и ответил с невероятной любезностью: самая правильная для тебя свадьба будет в нынешнем апреле. А невесту мы тебе уже подобрали из семьи Коганов, добрая девушка, и собой ничего, а что у нее один глаз немного с детства косит, так это ты сам увидишь, что ее совсем не портит, и готовит она хорошо из самых простых и дешевых продуктов. А что тебе особенно должно понравиться – Сонечка училась на акушерку и согласна уехать в Петербург. Так что телеграфируй согласие и сколько денег сможешь выделить на свадьбу, чтобы мы знали, из чего нам плясать. Но ребе Шмуклера из Кишинева с его золовкой придется по-всякому пригласить, и дорогу им оплатить.

Остаюсь нежно любящая тебя, по поручению матери твоей

Тетя Сара»

– Вот только этого мне теперь и не хватало! – пробормотал Адам, отбросил письмо к уже валяющимся на полу бумагам и, вспоминая, невидящим взглядом уставился на изрезанную, крытую искусственной кожей поверхность стола.

* * *

Сам Адам станций Финляндской железной дороги не знал вовсе. Толстенький поэт Кузикин предложил ехать в Келломяки – там платформа близко от побережья и станционный буфетчик часто ночует прямо в своем заведении.

– А вдруг именно сегодня его не случится? – затревожился Троицкий и, когда вся компания сошла с извозчиков, настоял на посещении ресторана при вокзале.