Танец семи вуалей

– Ида растет, а Эрнестина тает, – с горечью посетовал Лев. – Просто не знаю, как быть. Пригласил светило медицины из Москвы, погостить и заодно обследовать жену. Жду, надеюсь. Выслал ему аванс в счет консультации и неудобств, связанных с переездом.

– Крепись. Наша мать тоже не отличалась железным здоровьем. Помнишь ее вечные недомогания и запах камфары в спальне?

Брат кивнул.

– Я боюсь потерять Эрнестину… – признался он. – Меня гложет постоянная тревога. Не дай бог с ней что-нибудь случится.

– Может, отменим вечеринку?

– Нет, что ты! Жена хоть немного отвлечется… она так любит домашние концерты.

– Ты прав. Ей будет приятно…

Лев молчал, постукивая пальцами по мраморной столешнице.

– Тебя еще что-то тревожит?

– Понимаешь, тут такое дело… – Он нахмурился и поднял глаза на Адольфа. – Один заемщик заявил о своем банкротстве. Он не сможет вернуть кредит.

– Кто?

Лев назвал фамилию, которая ни о чем не говорила брату.

– Мелкий торговец, который взял деньги на строительство лесопилки.

– Всего-то?

– Урон невелик…

Лев чего-то не договаривал. Он встал и полез в сейф, встроенный внутри шкафа с тяжелыми деревянными дверками. Звякнул ключ. Банкир повернулся и водрузил на стол темную, ничем не примечательную шкатулку. В таких пожилые дамы обычно хранят наперстки, нитки и булавки.

Адольф с недоумением уставился на шкатулку.

– Ну, что здесь? Фамильные бриллианты лесопильщика?

Лев остался серьезным.

– Не совсем… Эту вещицу заемщик предложил мне в обмен на долг. Я беру шкатулку, и наш банк считает кредит возмещенным.

– Ты шутишь? – улыбнулся Адольф. – Шкатулка копеечная. Еще и видавшая виды. Где сей несостоятельный господин хранил ее? На чердаке? Или в дровяном сарае? Она вся в царапинах, потрескалась.

– Ценность заключается не в самой шкатулке, а в ее содержимом.

Адольф потянулся к шкатулке, но Лев накрыл ее ладонью, опередив брата.

– Я хочу взглянуть, что там внутри…

– Не торопись. Сначала выслушай.

Из двух братьев Лев слыл более увлекающейся и романтической натурой. Он был подвержен приступам неуемной щедрости, которые сменялись неоправданной скупостью. Словно стремился компенсировать собственную расточительность бережливостью. Похоже, он поддался на мольбы несчастного банкрота и сжалился над ним. А теперь пытается убедить Адольфа в своей правоте.

– Раз ты решил простить клиенту долг, так тому и быть, – сказал тот. – Рубинштейны от этого не обеднеют.

– Ты не понял… – вздохнул Лев. – В этой шкатулке – величайшая ценность!

– Какая?

– Помнишь блюдо, которое ты купил на аукционе во Франкфурте?