Танец смерти (Мрачный танец)

В конце концов герой и героиня, разумеется, не только выживают, но и одерживают победу — как Гензель и Гретель. Когда в кинотеатре драйв-ин вспыхнул свет и на большом белом экране появилась надпись «Спокойной ночи, ведите машину осторожней» (а также напоминание «Не забудьте посетить вашу церковь»), на короткое время пришло чувство облегчения, почти воскрешения. Но более основательным было ощущение того, что добрый старый Ричард Карлсон и добрая старая Джулия Адаме исчезнут в третий раз, а останется — останется навсегда — Тварь, которая медлительно и терпеливо ждет свою жертву на дне Черной лагуны; даже сейчас я вижу, как она выглядывает из-за растущей стены грязи и веток.

Ее глаза. Ее древние глаза.

Глава 5 РАДИО И ДЕКОРАЦИИ РЕАЛЬНОСТИ

1

Книги и фильмы — дело хорошее, и скоро мы к ним вернемся, но сначала я хочу немного поговорить о радио середины 50-х годов. Начну с самого себя, и от меня мы сможем перейти к обобщениям.

Я принадлежу к последней четверти последнего поколения, которое еще помнит радиопостановки как форму драматического искусства со своими собственными декорациями реальности. Впрочем, к пониманию значения радио нас это утверждение не приближает, каким бы справедливым оно ни было. Золотой век радио кончился примерно в 1950 году, и в том же году начался период, скромная попытка осветить который предпринята в книге; в тот год я встретил свой третий день рождения и научился пользоваться горшком. Я присутствовал при рождении рок-н-ролла и видел, как он растет — здоровым и сильным… Но также я присутствовал у смертного одра радио, когда оно умирало как мощное средство передачи произведений искусства.

Бог свидетель, драму по-прежнему можно найти на радио — «Театр загадок» (Mystery Theater) Си-би-эс[92] тому пример; и даже комедию, как знает всякий преданный поклонник удивительно абсурдного супергероя — Чикенмена.[93] Но «Театр загадок» выглядит странно плоским и мертвым — всего лишь антикварная вещица. Нет той эмоциональной энергии, которой бурлила радиосеть, когда каждую неделю со скрипом открывалась дверь «Внутреннего святилища» (Inner Sanctum), или начинались передачи «Неизвестное измерение» (Dimension Х), «Я люблю тайны» (I Love a Mystery), или в первые дни «Саспенса» (Suspense). Хотя я слушаю «Театр загадок», когда выпадает время (и когда И. Дж. Маршалл бывает в ударе), я не особенно рекомендовал бы его публике: он похож на «студебекер», который только по непонятной случайности еще на ходу, или на последнюю в мире бескрылую гагару. «Театр загадок» Си-би-эс похож на силовой кабель, через который когда-то подавался мощный, почти смертоносный ток, а теперь он валяется в углу, необъяснимо холодный и совершенно безвредный. «Приключения Чикенмена» (The Adventures of Chickenman), объединенная комедийная программа, воспринимается лучше (но это свойство комедий вообще, что на радио, что в театре), однако к неустрашимому Чикенмену все же необходимо привыкнуть, как к нюхательному табаку или виноградным улиткам. В приключениях Чикенмена мне больше всего нравится тот момент, когда он, в сапогах, трико и шляпе, приходит на остановку междугородного автобуса и обнаруживает, что поскольку у него нет карманов, то нет и ни единой монетки, чтобы заплатить за проезд.[94] Но как ни мил этот Чикенмен, весело переходящий от одной нелепой ситуации к другой, в компании со своей еврейской мамой, с ее бесценными советами и куриным бульоном с шариками мацы, он всегда как-то размыт, всегда словно не в фокусе… за исключением, может быть, того бесценного момента, когда он стоит перед шофером автобуса, зажав шляпу между ног. Я улыбаюсь, слушая приключения Чикенмена; иногда даже смеюсь, но все же таких потрясающе смешных моментов, как с Фиббером Макги,[95] который подходит к своему шкафу, неудержимым, как само время, или с Честером Ф. Райли, погруженным в долгий и тревожный разговор с соседом, гробовщиком по имени Диггер О'Делл («Он думает, что он большая шишка»), еще не встречал.

Наиболее отчетливо я помню только одну радиопрограмму, которая, безусловно, относилась к танцу смерти — «Саспенс», и она тоже передавалась радиосетью Си-би-эс.

Мы вместе с моим дедом (тем самым, что в молодости работал с Уинслоу Хомером) слушали радио вместе. В восемьдесят два года дед был здоров и силен, но его речь понять было невозможно из-за густой бороды и отсутствия зубов. Он говорил — и очень много, — но только моя мать была способна разобрать его бормотание. «Гиззен-группен фазззава-групп?» — спрашивал он меня, когда мы вместе слушали старый настольный радиоприемник «Филко».[96] «Конечно, дедушка», — отвечал я, не имея ни малейшего представления о том, с чем согласился. Тем не менее радио нас объединяло.