Танец теней

Но когда Фелан начал расстегивать пуговицы на ее бриджах, Джульетту снова охватила паника. Она начала отчаянно сопротивляться — так отчаянно, что не слышала, что он говорит ей. И только когда она оказалась распростертой под ним с прижатыми к земле руками, сквозь пелену ужаса донеслись до нее звуки его голоса:

— Успокойся, — явно не в первый раз произнес он. — Я не сделаю тебе больно.

Джульетта жадно впилась глазами в его темное лицо, и по всему телу ее пробежала дрожь. Он по-прежнему был возбужден — Джульетта чувствовала это и понимала, что теперь уже ничто не помешает ему овладеть ею. Мысль о том, что ему не стоило ни малейших усилий обрести власть над телом, приводила девушку в отчаяние. Это было хуже, гораздо хуже всего, что делал с ней Лемур, потому что какая-то часть ее существа отчаянно хотела этого. Хотела этого мужчину.

— Перестань сопротивляться — и я отпущу тебя.

Джульетта только теперь осознала, что продолжает бороться с ним, и застыла неподвижно, испуганно моргая, чтобы смахнуть с ресниц капли дождя.

— Вот так-то лучше, — пробормотал Фелан. — Я никогда не насиловал женщин и не собираюсь этим заниматься. Никогда не находил удовольствия в подобных развлечениях. Я люблю женщин, которые хотят меня, и предпочитаю, чтобы они лежали в сухой и чистой постели, а не валялись на земле в мокром саду.

Фелан произносил эти слова с какой-то горькой иронией, и Джульетта никак не могла понять, относится его презрение к ней или к нему самому. Потом он резко поднялся и поставил ее на ноги.

— Но учти: в следующий раз, возможно, мне и не хватит сил отпустить тебя.

Несколько секунд оба не двигались, и лишь затем Джульетта поняла, что рубашка ее распахнута, и грудь открыта струям дождя и оценивающему взгляду Фелана. Кое-как запахнув рубашку, она повернулась и медленно побрела к дому.

— Слишком поздно, милая Джульетта, — плыл за ней в холодном воздухе голос Фелана. — Я видел тебя, я касался тебя, я попробовал тебя на вкус. Рано или поздно ты будешь моей. И мне плевать, что Лемур был первым. Я знаю: он только сделал тебе больно.

— Вы тоже сделаете мне больно, — едва слышно произнесла Джульетта, обернувшись на пороге.

— Никогда! — с жаром произнес Фелан. На секунду Джульетта закрыла глаза.

— Дайте мне уйти отсюда, — с мольбой произнесла она.

— Никогда, — снова ответил Фелан.

Фелан еще долго стоял посреди темного сада, под струями дождя. Этот холодный душ приносил обманчивое утешение и был необходим ему. Он пил сегодня слишком много — и мечтал слишком о многом. Сидя вечером в библиотеке, он как раз думал о Джульетте, представлял себе, как они будут вместе, когда услышал ее осторожные шаги по коридору. Не было ничего проще, чем погасить лампу, погружая комнату во мрак.

Его охватила такая бешеная ярость, когда он увидел, как неблагодарная девчонка роется в его столе, что дальнейшее было предрешено. Фелан сказал себе, что будет с ней холодным, отстраненным и просто поиграет, словно кошка с мышкой. Но потом он увидел, как Джульетта берет часы — единственную память о презиравшем его отце, — и ему тут же захотелось выплеснуть всю свою ярость на эту несчастную девушку, возбуждавшую его слишком сильно.

И он воспользовался первым удобным случаем. Даже тот факт, что Джульетта передумала его грабить, не остановил Фелана. Он набросился на нее, словно дикий зверь. Конечно, она все равно не ушла бы далеко в такую ужасную ночь, да еще без обуви и денег. К утру девчонка наверняка была бы в своей комнате, и оба они могли бы сделать вид, что ничего не произошло. Но правда была в том, что Фелан искал повода дотронуться до нее. И он взял бы ее прямо там, в саду, в грязи, на мокрой траве, спарился бы с нею, подобно дикому вепрю, не обращая внимания на ее страх, если бы в последний момент что-то не остановило его.

Фелан говорил себе, что может овладеть ею, имеет полное право. В конце концов, ведь Джульетта была замужем за Марком-Давидом Лемуром — человеком с чудовищной репутацией. Валяться в грязи по сравнению с ласками этого монстра могло бы показаться ей удовольствием. Но потом он почувствовал охватившую Джульетту панику. И хотя это ничуть не ослабило его желания, к нему все-таки вернулась способность хоть что-то соображать. Женщина, которой он пытался овладеть, была маленькой, слабой, беззащитной. Она дрожала от холода и была до смерти напугана им — его силой, его желанием, его гневом. Впервые в жизни Фелану вдруг стало стыдно.

Если бы он мог надеяться, что сумеет владеть собой, он отправился бы сейчас к Джульетте, чтобы нежно обнять ее, как испуганного ребенка, и поцелуями высушить слезы, льющиеся из ее глаз. Он утешил бы ее, согрел, произнес бы все те несусветные глупости, которые так нравится слушать женщинам. Никогда раньше ему не хотелось говорить все это ни одной из них, но с Джульеттой все было по-другому.